"Я вообще не понимаю, почему нужно отдавать другим свои мысли. Почему не унести все с собой?" - задумчиво сказал Тропинин, не любивший почтенную ночную публику с ее драматическими жестами и пожилым коварством. Ему непосредственность подавай!
"Потому что "я", которым ты так дорожишь, это то, что остается, а не то, что уходит".
"А кто же по-твоему уходит?"
"Уходит - он, они... "Я" существует постольку, поскольку открыто для всеобщего обозрения и употребления".
"Ну это, знаешь, кому что нравится. Мне моя тайна дороже моего бессмертия".
"Да какая у тебя тайна? Смешно! Нет ничего смешнее и банальнее человеческих тайн. Скрытность выдает посредственность".
"Ты меня пугаешь".
"Я тебя дезориентирую".
"Лучше бы ты писал свою книгу, клянусь Аполлоном и его отравленными стрелами!"
Тропинин разозлился. Он не терпел наивного сердцеедства.
"Психологический роман умер, сколько раз нужно повторять! - сказал он. Все чувства идут из головы, и жить, руководствуясь ими, дико, дурно, глупо, нелепо, преступно! А почему бы тебе не взяться за историю? Это было бы, на мой взгляд, удачным выходом из создавшегося положения (Какого положения? О чем это он? - Х.). Факты, отсеянные временем, отнюдь не помеха вымыслу. Напротив, маскарад допускает известную вольность... Писать о том, о чем история умалчивает. Присваивать давно почившим персонам свои позывы. Привирать бессовестно, но так, чтобы не бросалось в глаза. Какие возможности для своеволия! История ждет нашего участия. Она трепещет, смущается. Ей нравится, когда ее перекраивают. Я тебе завидую. Если бы моя рука была послушна моему воображению, я бы..."
"Главная проблема - сюжет".
"Нужен сюжет? Пожалуйста. Он, она. Никак не поймут, чего друг от друга хотят".
Тропинин замолчал.
Снег. Тишина. Волки с желтыми глазами, занесенные снегом кресты. Казармы. Пьяненький литератор. Тараканы, свеча. Красный свет. Грязная девочка в простынях. Как тебя зовут? - Промокашка. Тюбик с вазелином закатился под комод.
"Это все?" - спросил Хромов.
"Тебе мало? Да из этого можно выжать не одну сотню страниц!"
"Сомневаюсь".
"А ты попробуй".
"Пустая трата времени".
"Как угодно, я не навязываю. Может быть, я сам когда-нибудь возьмусь, сочиню. Пишешь?"
Хромов замялся, не хотелось сознаваться.
"Не увиливай! И так вижу, без дела не сидишь. Как называется?"
"Дочь гипнотизера", - соврал Хромов. Тропинин посмотрел на него удивленно, пожал плечами:
"Ну, знаешь, это ты чего-то того..."
