- Ты не юли,- прикрикнула Айкануш.- Скажи лучше - как рыть собираетесь?
- Как роют? - беззаботно, словно о чем-то пустяковом, отвечал Томас.Киркой, лопатой.
- Ночью, что ли?
- Нет, с утра прямо, чтобы все видели.
- Оставь свои шуточки для пухленьких жандармских дочек! А землю куда?
- В мешки! А мешки куда? В реку!
Айкануш успокоилась, потому что была женщиной деятельной и практичной, и продуманность будничных деталей готовящегося побега ее успокоила. План казался возможным, а последствия не такими страшными, так что через полчаса она, наконец, не столько решившись, сколько продолжая вести разговор о предстоящем побеге, как о подготовке к свадьбе, заявила, что скажет завтра Карапету, и уверена, он будет на их стороне. При этом она, конечно, не преминула почему-то всплакнуть по поводу горькой судьбы татарки, прозванной "кавказской орлицей", а на самом деле обыкновенной женщины, как и все они, женщины этого угнетенного края.
Заручившись согласием, Томас не спешил уходить, чтобы не показалось, что он совершил выгодную сделку. И только почувствовав, что Айкануш, если и не согласна участвовать в организации побега, то согласна завтра продолжить об этом беседу уже в присутствии Карапета, стал прощаться.
Айкануш быстро усвоила правила предосторожности. Она не спеша задула свечу, вышла из хижины, постояла немного, и вернувшись, подтолкнула к двери Томаса. Сделав шаг он почувствовал сильный удар в голову, рухнул, ударился виском о дубовый пень и потерял сознание.
Глава восьмая
Нарастающее с каждым днем движение повстанцев нарушило привычный уклад господской жизни. В государственных учреждениях, богатых особняках поселилось гнетущее чувство тревожного ожидания и страха, прерываемое приступами нервозного веселья. Страх ощущался во всем: в скачущих по всем дорогам военных курьерах с депешами, большей частью бесполезными, в лихорадочно составленных грозных распоряжениях начальства, которые никто не думал выполнять, в бестолковой толкотне имперских войск, согнанных для подавления бунта.
И если разгоравшийся огонь мятежа согревал сердца простых людей, объединял бедноту, даже далекую от повстанческих отрядов, если ашыги складывали о Гачаге Наби светлые песни, то в верхах восстание породило распри, вражду, интриги и доносы. Ни о судьбах своего Отечества, ни о причинах восстания, ни тем более о тяжелой судьбе простолюдинов правители Кавказа, кичившиеся своей дворянской родословной, говорившие на приемах о свободолюбивых идеях, всерьез не задумывались. Инстинкт самосохранения побуждал их любой ценой защищать собственные интересы, искать и находить в любых мерах, принятых против бунтовщиков, мотивы, угрожающие им самим.
