«Не нарочен мой смех, и прости за него, Николаша. Может быть, нервическое расслабление, следствие неумеренных печалей о превратностях судьбы тому виною, а может, невладение лицом своим, которое сейчас сдвигается и раздвигается, как пустая коробка. Но прими мой крик от искреннего разочарования моего. Зачем довелось тебе быть убиту, если ты не остался жить где-нибудь среди людей… и зачем ты живешь, если смерть даже и в лютые годы избежала касаться тебя. Многословное пищание мое извини, Николаша.
«Еремеев сын назывался Василий. Выписываю дальше из поминовенного синодика, составленного о. Максимом из Демятина. У него на руках хранились родословные документы, когда сгорел дом на Водянце. Сей Василий при Елисавете стяжал славу империи, а себе — доброе имя. Он прожил двадцать восемь лет и убит был в башкирском бунту под Оренбургом. Императрица не успела отметить подвиг верноподданного, как уж вступил на престол ее незадачливый племянник. Еремеевы внуки, Василий тож и Сергей, поручиками дрались во славу русского орла, и первый погиб в бесславной датской войне, а второй, твой пра-прадед, дожил до Екатерины, чтоб погибнуть нехорошей смертью от персов. Есть, таким образом, и наша скромная доля в деле присоединения Дербента и Баку под державную руку России. Гордись и хвастайся, Николаша: нефть-то и поныне сосет оттуда преобразившийся орел.
«Нечего да и лень перечислять, Николаша, подвиги остальных твоих предков. Все они одинаково гибли с оружием в руках, оставляя, впрочем, обильное потомство. И вот докатились до тебя, Николаша: чем-то ты оправдаешь, кроме уже содеянного, их величавые надежды?.. Прежде всего, честен будь, ангелок мой: честным везде можно быть. В роду нашем бывали лентяи, обжоры, деспоты и великие грешники случались, но не было подлецов, ангелок мой. Подлецы, Николаша, подвигов не творят, а лишь чадно смердят при солнце чужой славы.
«По неизъяснимым законам совершается обряд жизни. Рознятся друг от друга поколения, воюют, сшибаются на жизнь и смерть, а того и не знают, что не быть одному без другого. А того не помнят, что на крепких стариковских плечах строят молодые свои головоломные зданья. А того не предчувствуют, что и их когда-нибудь затрамбуют в фундамент благодарные, хозяйственные потомки. — Ядовит и гневен язык мой, Николаша, ибо сводит его в судорогу горькое питье, проглоченное мною. Будь великодушен, молодой, прости мне старческую воркотню… Но ведь смеет, смеет живой человек рассуждать о разном?
