Послышалось легкое шипение, а потом в кромешной тьме возникла искорка. Она разгоралась, и скоро я поняла, что это маленький, с мой мизинец, стеклянный фонарик, в котором бодро горел алый язычок пламени.
Фонарик держала в лапе крыса. Да, самая обыкновенная крыса, если не считать того, что размером она была с мою руку, глаза ее светились ярко-зеленым огоньком, а на голове у нее был какой-то колпачок. Это не убавило моего ужаса, но все-таки он стал хоть несколько соизмеряем, ведь когда ты видишь свой страх лицом к лицу, он уже не так страшен, верно?
— Верно, — подтвердила крыса. — И тебе нечего меня бояться. Я вовсе не собираюсь причинять тебе зло, кусать или там… ну что еще, по-вашему, делают крысы. Как тебя зовут, девочка?
— А-а, — только и выдавила я.
— Вряд ли твое имя звучит таким образом. Ты слишком напугана. К тому же голодна. Придется немножко тебе помочь.
Крыса подняла фонарик повыше, описала им круг (следы огня остались в воздухе мерцающими искорками) и чем-то щелкнула. Я резко выдохнула, вдохнула и поняла, что мой страх куда-то пропал. На его место пришли столь присущее мне любопытство и желание немедленно во всем разобраться.
— Так-то лучше, — удовлетворенно сказала крыса. — Теперь ты вполне адекватна. Итак, повторю вопрос: как тебя зовут?
— Люция Веронезе, — ответила я.
— Ты можешь к своим словам прибавлять «мессер» — это будет вежливо по отношению ко мне, твоему собеседнику.
— Хорошо… мессер.
— Я сейчас сделаю свет поярче, и твой страх уйдет совсем. Вот так.
Фонарик засветился как звезда, и в карцере стало совсем светло — будто в летних сумерках.
— Ты замерзла, Люция?
— Да, мессер.
— Ты голодна?
— Ужасно, мессер.
— Отлично, — крыса хихикнула. — В таком случае, мы сейчас поужинаем и сделаем это в более уютной обстановке.
Она снова описала лампой затейливый круг, снова засияли алые искорки, и я ахнула: карцер превратился в уютную комнату, обитую золотистым шелком, моя лежанка — в удобную кушетку с множеством атласных подушек и шелковым одеялом, на полу оказался ковер, посредине — два стула и стол с белой скатертью и сверкающими серебряными столовыми приборами. С украшенного лепниной и позолотой потолка свешивалась люстра с десятками зажженных свечей.
— Это невозможно! — прошептала я.
— Для того, кто умеет раздвигать границы обыденного, нет ничего невозможного! — снова хихикнула крыса. — Прошу присядь, раздели со мной ужин.
Я встала, оглядываясь. Комната решительно сделалась больше, чем была. Я потрогала рукой обивку стены.
