К утру метель утихла. Люди поужинали, стали готовиться ко сну. Заглушили двигатели, надели на капоты чехлы и затолкали в отверстия выхлопных труб снежные пробки — на случай нежданной пурги. Трубы изогнутые, забьёт их, хлопот не оберёшься, три часа будешь проволокой спрессованный снег выковыривать. А не сделаешь этого, отработанный газ пойдёт в кабину.
В начале апреля день уже мало чем отличался от ночи, но полные сумерки ещё не наступили. Хорошо различались силуэты машин и номера на их стальных боках и дверцах, цистерны, сани…
Как и всегда на стоянках, если снег был не очень рыхлый, тягачи подогнали друг к другу и построили в шеренгу, а в центре, как пастух среди овец, высилась «Харьковчанка». Она казалась непомерно огромной, палочка-выручалочка, любимая походниками «Харьковчанка» под номером 21. Гигант, крейсер снежной пустыни! Без малого тридцать пять тонн металла вложили харьковские рабочие в эту машину. Краса и гордость полярного транспорта! Низкий поклон им за этот бесценный подарок. Тягач тоже ростом не обижен, рядом с трактором — великан, но куда ему до «Харьковчанки»! В неё и входить нужно, как в самолёт, — по трапу, и приборов у неё в кабине как у самолёта, а слева на крыше прозрачный купол с астрокомпасом, «планетарий», как пошучивают полярники. Кабина водителя и резиденция штурмана, радиорубка, салон для отдыха, он же спальня, туалет, камбуз — полным-полна коробочка, всё здесь разместилось, пусть на считанных квадратных метрах, но зато не в каком-нибудь щитовом балке, а в самой машине.
Надежда и опора, страховой полис походника — «Харьковчанка». Заглохнут, выйдут из строя тягачи, но останется «Харьковчанка» — всех приютит, спасёт, привезёт домой. Только она одна и способна на такое — благодаря мощности, размерам, полной своей автономии.
В салоне на верхней полке смотрел первые сны экипаж — Игнат Мазур и Борис Маслов, на нижней похрапывали Сомов и Антонов, и лишь Гаврилов лежал с открытыми глазами — то ли сказался непробудный двадцатичасовой сон, то ли взбодрили инъекции разных стимуляторов и лекарств, на которые не поскупился доктор. Печь-капельницу загасили только с полчаса назад, и в салоне было тепло, градусов двадцать выше нуля. Гаврилов осторожно, чтобы не потревожить товарищей, высвободил из спального мешка замлевшие руки. Пока ещё можно было позволить себе такую роскошь. Мороз быстро пробьёт стальные, с многочисленными прокладками-утеплителями стены и с упорством маньяка начнёт отвоевывать у жилья градус за градусом. К подъёму в салоне будет минус сорок — пятьдесят, и начнётся привычная канитель. Дежурному нужно вставать и разжигать печку, но он и не шелохнётся: а вдруг кто-нибудь спросонья выскочит из мешка первым? Но чудес на свете не бывает, и под гневным давлением общественности дежурный вылезет в одном белье на лютый холод, быстро оденется, лязгая зубами, и примется за капельницу. А когда температура воздуха в салоне станет плюсовая, поползут из тёплых нор и остальные. К этому моменту дежурный уже забудет про свои муки и станет подначивать того, кому дежурить завтра.
