Валера Никитин поругивал батю, но не за оговорку, конечно, а за то, что вынужден был уступить Давиду своего стажёра. Тошка брал на себя главное бремя ремонтов. Теперь с мелкими поломками Валера должен был справляться сам. А чувствовал он себя скверно: то ли застудил лёгкие, то ли просто сказывалась горная болезнь, но его одолевал тяжёлый кашель с красными прожилками в мокроте. Десяток инъекций пенициллина облегчения пока не принесли.
— Вернёмся, — пообещал доктор, — отведу тебя в парную, самолично исхлещу веником, а потом уложу в медпункте — заметь — на чистую простыню, напою чаем с малиной, и наутро встанешь как новенький!
Сказка? Неужели где-то есть такая жизнь?
— Загибаешь, Шахерезада, — отмахнулся Валера. — Парная, чистая простыня, чай в постельку… Эй, стража! Вырвать у лгуна его коварный язык!
Лет пятнадцать назад, припомнил Валера, в двадцатиградусный мороз мать не пускала его в школу. Что бы мамаша сказала, если бы увидела своего сына, выползающего из кабины под ветром, словно автогеном режущим тело? Наверное, упала бы в обморок. Хотя теперь вряд ли…
Застопорила «Харьковчанка», что-то стряслось у Игната. Поезд остановился, придётся выходить. Заманчиво, конечно, отсидеться в тёплой кабине, а то и вздремнуть, пока Игнат не исправит повреждение, но нужно проверить пальцы. Будь они прокляты, эти стержни, соединяющие траки в гусеничную ленту. Полуметровые, а лопаются, как спички. Недосмотришь, палец выскочит — и гусеничная лента размотается, как змея.
Валера надел подшлемник, ушанку, для страховки обмотал лицо шарфом, поднял капюшон каэшки[1], как называют полярники свои тёплые, на верблюжьем меху куртки, и вылез из кабины. Тут же подставил ветру спину, но мороз всё равно добрался до глаз, чуть не склеив ресницы, прокрался к запястьям (сколько ни говорили насчёт рукавиц — всё равно шьют короткие) и сковал дыхание. Валера постоял, унял бешеный стук сердца, взял молоток и стал осматривать ленту. Так и есть, вылезли головки двух пальцев. Спасибо, Игнат, вовремя остановился. Теперь нужно хорошенько подумать, как половчее произвести замену. На мгновение мелькнула соблазнительная мысль: осторожно вбить головки назад — авось продержатся до следующей остановки, а там уже поставить новые пальцы. Иногда ребята так и делали, если очень сильно уставали. Но это было рискованно, да и батя, если догадывался, за такие «шалости» пощады не давал.
Валера отошёл от колеи влево, посмотрел: все водители хлопотали у лент, у всех одно и то же… А пальцы, как на грех, лопнули под вторым и третьим катком. Пришлось чуть протащить тягач вперёд, с таким расчётом, чтобы сломанный палец оказался в провисающей части гусеницы, между ведущей звёздочкой и передним катком. Нагнулся, тихонько выбил молотком головку. Теперь предстояло самое тяжёлое: вставить в отверстие новый палец и вколотить его кувалдой, выталкивая остаток сломанного.
