Шел циклон мимо, всем своим видом показывал – не беспокойтесь, иду стороной, ей-богу, не обману! – и вдруг крутанул хвостом, будто забором отгородил Средний от Большой Земли и арктических аэропортов. На Среднем – безветренно, ясно, каждая звездочка видна, на Луне хоть все кратеры пересчитывай, а в пятидесяти километрах к западу, югу и востоку – стена.
* * *
Свой третий вылет Блинков приурочил к сумеркам, чтобы целиком использовать это драгоценное время. Никогда еще на памяти Блинкова так не снаряжали к вылету его самолет. «Как невесту», – шутил Зубавин. Обычно в аэропортах от транзитных бортов рады отделаться, сбросить груз с плеч, а тут машину по винтикам прощупали, из столовой термосов с полдюжины, из складов спальные мешки с пуховыми вкладышами приволокли, коробки с НЗ на сброс, осветительные ракеты – и все сами, экипажу и пальчиком шевельнуть не позволили, отдыхайте, ребята, вам и так достается.
Самое высокое начальство так не баловали! Зубавин лично варил кофе, икру и крабы выставил, оленьи языки, осетрину – все свои богатства, к Новому году запасенные. Честь, почет и уважение незаменимым, единственной надежде, никакой другой борт так и не смог прорваться к Среднему.
«Если все будут летать по правилам, Арктику придется закрывать», – любил говорить Зубавин, не скрывая, что имеет в виду именно таких, как Блинков. Ну, то, что Зубавин не узнавал Блинкова, это еще было понятно; Блинков сам себя не узнавал. И перестраховщиком, и холодным середнячком его обзывали, и дядю Константина в пример ставили: «Вот это был летчик! Из скольких аварийных ситуаций выбирался, лишь одну своими руками создал – племянника в авиацию внедрил». Нельзя сказать, чтобы такая молва не ущемляла его самолюбие, но в глубине души Блинков-младший на нее поплевывал. В работу он вкладывал ровно столько, сколько необходимо, чтобы из пункта А безаварийно долететь до пункта Б, не лез с инициативами и никогда, в отличие от других, не скандалил с диспетчерами: давали «добро» – летел, не давали – преспокойно ждал, потому что лезть в бутылку и гробить себя ради того, чтобы кто-то с уважением сказал: «Лихой был малый», казалось ему величайшей из возможных глупостей. Куда приятнее, посмеивался он, летать по правилам и жить середнячком, чем доказывать, что ты ас, и в расцвете сил обрести посмертную славу. В аэропортах привыкли к тому, что Блинков «не нарушает», знали, что он готов хоть две недели сиднем сидеть и ждать погоды, и для рейсов «не но правилам» втихомолку подыскивали других.
