Кулебякин невольно сунул руку под шапку и провел по волосам: ежик торчит, еще не отросли. И на этот раз не без удовольствия вспомнил двухмесячной давности историю, которой Матвеич дал название «Как Дима пострадал на педагогическом поприще». А он действительно обучал мужа сестры примерному поведению и рыцарскому отношению к женщине. Всегда, когда прилетали в Норильск, он выкраивал время навестить сестренку Варю и племянника, смешного трехлетнего Семку. Жили они вроде бы хорошо, но до Кулебякина доходили слухи, что иногда Тимоха запивает и дает волю рукам; Варя, однако, отмалчивалась, и до поры до времени прямого повода для вмешательства Кулебякин не имел. А на этот раз получил: вошел в квартиру, когда Тимоха, будучи здорово под мухой, охаживал жену за недостаточное почитание главы семьи. Увидев в дверях заслонившую божий свет чуть не двухметровую фигуру шурина, он мгновенно протрезвел, но было уже поздно: началось то самое обучение, которое завершилось тем, что Тимоха, спущенный с лестницы, свалился, как куль с мукой, под ноги проходившему милиционеру. А тут еще из окна высунулась разъяренная физиономия и раздался львиный рык: «В следующий раз по стенке размажу!»
В милиции Кулебякин вел себя вызывающе, на очной ставке с Тимохой порывался «размазать его по стенке», был в наказание острижен и представлен к пятнадцати суткам ответственной работы с метлой.
На выручку примчался Анисимов, бил на логику.
– Ну разве я буду брать в полет плохого человека? – внушал он. – Сами подумайте, есть ли мне смысл идти на такой риск?
Довод показался начальнику убедительным.
– Хорошо, – наконец согласился он. – Вы только там передадите в милицию мою записку, пусть за ним проследят.
– Обязательно, – не моргнув глазом, пообещал Анисимов. – Пишите записку.
– А куда летите?
– На дрейфующую станцию.
Оба рассмеялись, и Кулебякин был отпущен с миром. На радостях они зашли тогда в кафе, взяли по бифштексу…
Кулебякин про себя ругнулся: какие там нервы, просто он голоден, как собака, и все дела. Не как Шельмец, этот негодяй ухитрился набить утробу, а как захудалая дворняга, для которой обглоданная кость – праздник. От нескольких ложек жидкого супчика, что все ели и похваливали, желудок только разозлился. Екнуло сердце: не в комбинезон ли он сунул плавленый сырок, которым еще в полете угостила Лиза? Быстро обшарил все карманы – никакого сырка. А если бы и нашелся, неужели бы слопал его в одиночку?.. Стал вспоминать случаи, когда много и вкусно ел, как однажды в Гудауте рубанул на пари восемь шашлыков с четырьмя бутылками «Напареули», еще сильнее ощутил голодные спазмы и обругал себя прожорливой тварью. Раздосадованный, вытащил «беломорину» – эй, одна, две, три… шесть штук осталось! – щелкнул бензинкой, прикурил – и увидел, что на него смотрит Анисимов.
