Так думал, терзаясь, Анисимов, и ничто не отвлекало его от этих горьких мыслей.
Люди спали. Во сне было спасение – и завтрак, и обед, и ужин, и течение времени. Жаль, теперь ему не уснуть… С чего начались его ошибки? С того, что не проявил твердости, взял на Диксоне пассажиров… Он вспомнил, как два с лишним года назад, будучи на ледовой разведке, сел в тумане на вынужденную на припае, а припай взломало, самолет быстро пошел ко дну, а они скакали со льдины на льдину, пока не нашли более или менее надежную, а туман все не проходил, и лишь на третьи сутки их разыскал и снял вертолет. Тогда все было куда хуже: в мокрой одежде под ветром, такие же голодные, только прилечь негде, нечем согреться – гимнастикой спасались… Да, было хуже, но без пассажиров!
Погоди, остановил себя Анисимов. А кто, не будь на борту Белухина с его бесценным опытом, вывел бы экипаж на Колючий? Кто помог бы нести Бориса? И, самое главное… – на сердце у него потеплело, – самое главное…
– Водички, Матвеич?
– Пожалуй, – сипло произнес Анисимов. Прокашлялся, выпил. – Спасибо… Захар, держи марку.
– Понимаю, Матвеич,
– Срываешься ты.
Кислов криво усмехнулся.
– Как выругаешься – вроде и полегчает. Не мог довериться, с собой взять…
– Пошел бы?
– Сомневаешься, Матвеич?
– Нет, друг, не сомневаюсь. Только не пришлось бы вместо одной две похоронки сочинять… Буди Игоря, его очередь.
– А, пусть сопит, погоду посмотрю.
– Ну, иди.
Ворчливый Захар, ерепенистый, в уныние легко впадает, а ведь тоже преданный самолету и экипажу, сколько раз его, классного радиста, на более теплые местечки сманивали – не ушел. С Димой, Борисом ругался, каждое слово оспаривал, а любому горло за них готов был перегрызть. И Борис Диму любил, «большой ребенок» – о нем говорил, прощая всяческие Димины заскоки. Хороший экипаж… был…
– Не раскрывайтесь, Илья Матвеевич, – над ним склонилась Невская. – О, температура у вас, кажется, под сорок.
– Это кажется, – Анисимов улыбнулся. – Я только минуту назад вспомнил, что мне скоро сорок. Совпадение, правда?
– Вы все-таки закройтесь, пожалуйста. В иных обстоятельствах я была бы рада вас поздравить.
– И я буду рад – вне зависимости от обстоятельств.
– Мы принесли вам слишком много горя, – голос у Невской дрогнул. – В том, что Гриша смолчал о Диме… ну, в том, что у него детские представления о чести, и я виновата.
– Честь у человека всегда одна, – сказал Анисимов, – на все случаи жизни.
– Вы правы, – сказала Невская, – только ни мне, ни Грише от этого не легче.
