— Слышь, ты, а ну убрал эту херню! — потребовал Лысый проигрывая заточкой.
— Хрен тебе, лысый ублюдок!
— Да я тебе её сейчас в жопу забью по самые гланды!
— Ох и извращуга же ты — никуда без сексуальных игрушек! — сохраняя олимпийское спокойствие, парировал я.
Это было последней каплей переполнившей очень неглубокую чашу терпения лысого.
С утробным рыком он рванулся на меня.
Ну, вот и настал он — мент истины, решающий нашу с Петропавлом судьбу.
Теперь — либо пан, либо пропал!
* * *
Для того чтобы освободить обе руки, Никон вновь спрятал заточку за пазуху и уверенно пошёл на меня.
Ещё бы — кого напугает безногий с одной действующей рукой!
Я отвел локоть назад и резко выбросил руку вперед.
Лысый со зловещей улыбочкой ухватился за мое орудие, и…
И затрясся, как в приступе эпилепсии.
Выждав ещё пару секунд, я перевел переключатель в положение Выкл.
Однако, я, похоже, поторопился — Никон вновь начал подыматься.
Я вновь ткнул в него шваброй с мокрой тряпкой, к которой мы с Павлом присоединили провода, другие концы которых накинули на клеммы аккумулятора моей инвалидной коляски. Нас очень выручило то, что провод, который Павел добыл для своего несостоявшегося суицида, раньше служил электропроводкой для старинной лампы с древним выключателем. Скотчем, найденным в конторке тюремного библиотекаря, мы незаметно закрепили провод с обратной стороны швабры, сделав так, чтобы его не было заметно сверху.
Если бы упомянутого выключателя не имелось, то вся наша конструкция привела лишь к короткому замыканию, и все закончилось так и не успев начаться.
На этот раз я не отключал мой импровизированный электрошокер долго.
Так долго, что мочевой пузырь лысого не выдержал и под ним начала разрастаться лужа.
— Ну, что, ублюдки, — обратился я к шестеркам лысого, — подходите, не стесняйтесь! Ваш Лысый коришь только обоссался, а вы у меня, суки, ещё и обсеретесь!
Для того, чтобы подкрепить свои слова действием, я направил швабру в их сторону, и вновь нажал на включатель, вызвав электрическую дугу.
Шестерки Лысого, испугавшись моей угрозы, расступились в стороны.
— Поехали! — уже второй раз за день, продекламировал я исторические слова Юрия Гагарина. Правда на этот раз это не прозвучало так жизнеутверждающе. Голос мой звенел от напряжения, и для этого была серьёзная причина — последняя демонстрация силы доконала аккумулятор окончательно, и теперь я был неспособен, не то чтобы поразить ещё кого-нибудь электротоком, но и заставить свою коляску сдвинуться с места хоть на сантиметр.
