— А трапеция висит? — встрепенулся мальчик, заглядывая в темное окно.
— А пошто ей не висеть рядом с кольцами да качелью? Сюды мимо шел с фонарем.
— Но я видел цветные перья на голове вождя.
— Шурочка, павлин наш в Акмолинске остался. Заснул ты, сыночек мой, вместе с книжными героями.
— А как же Витя? Он под кровать залез, от скальпирования спасаться тяжелыми гантелями?
— Да я Шурке поверил. Защищаться-то надо! Разве не так?
— Пошто не так? Може то татарята баловались. Как вы изволили приехать, они на вас гадко ругались. Я их язык в погано-ругальной части хорошо знаю. Ответить шибко могу. Связываться не хотел.
— И хорошо. Соседи ведь, — примирительно сказала Магдалина Казимировна. — А теперь спать. Скоро светает. Вам, Игнат, спасибо за поддержку. Да хранит вас Господь.
Подозрения Игната были не напрасны. Витя с Шурой не хуже Игната знали татарские (или тюркские) ругательства, которые вошли в русский язык как мерзкая и оскорбительная матерщина, отнюдь не исконно русская, а гнусное наследие монголо-татарского ига.
Не всех устраивало в Петропавловске возвращение буржуев. И прежде всего татарских мальчишек, отражавших настроение взрослых. Стайка таких ребят стояла у дома наискосок от званцевского, тоже углового. Собственно, дальше улицы не было. Крутой спуск начинался с татарских домишек на четной и нечетной стороне. Отсюда, с высоты, открывался чудесный вид на низину с протекавшим вдали Ишимом, притоком легендарного Иртыша, поглотившего первопроходца Сибири Ермака.
Словно в память ему, взмыли пологими волнами два ажурных металлических пролета железнодорожного моста через Ишим и дальше — на Уран, в Европейскую Россию.
Группа татарских мальчишек спорила о чем-то между собой. При виде же подходивших Вити и Шуры, в чистеньких, выглаженных матросках, отчаянно загалдела и замахала руками.
Через мгновение град неумело брошенных камней полетел в братьев Званцевых.
— По окопам! — скомандовал Витя, потирая ушибленное камнем левое плечо.
Они тотчас оказались в мокрой от недавнего дождя сточной канаве. Витя прихватил угодивший в него камень. Прицельное метание — любимое его упражнение, и сейчас он выбирал достойную для единственного снаряда цель. Других камней в заросшей канаве не было.
Бросок оказался на редкость удачным. Вся ватага ребят стаей испуганных птиц с общим воем скрылись за воротами своего двора, откуда доносилось:
— Русский шайтан пулем стрелял, кончать наш паря хотел! Конный разведка стреляй бешен собак.
