И тотчас деловито вступил Амур:
— Гефест проткнет ему тело шилом железным. Потом дрессированный ворон будет клевать печень.
Факел выхватил из темноты громадного ворона, сидевшего под крестом на цепочке.
— И вот тут-то и возникает главное затруднение. — И Нерон совсем дружески обнял Сенеку. — Кого взять на роль Прометея? Назначить из них? — Нерон указал на подземелье. — Не тот эффект!.. Я ведь и сам-то пытался исполнить роль Прометея. Правда, всего лишь на сцене. Помню, надел огромные котурны, чтоб быть всех выше. И тут актер Мнестр — великий был актер — он… он… — Нерон замешкался и взглянул на Амура.
— Перерезал себе вены, — напомнил Амур.
— Ах, Мнестр, бедный… Вот этот Мнестр, — болтал Нерон, — мне и говорит: «Ты хочешь сыграть Прометея высоким, а он был великим». Величие — вот ключ. Понимаешь, придется не только терпеть боль на глазах тысяч, но при этом еще оставаться богом — то есть терпеть мужественно, величаво… — И Нерон приник к лицу Сенеки. — Кто сможет?
И на мгновение, на одно мгновение лицо Сенеки дрогнуло… И Нерон засмеялся и, оттолкнув Сенеку, продолжал болтать, болтать:
— Кстати, о богах… Я совсем забыл главную живую картину Нероний — это когда в цирке появляется земной бог — я!
И Нерон вскочил в золотую колесницу. И ударил бичом. Амур взял сенатора под воображаемые уздцы. И колесница с Нероном медленно тронулась по арене.
— Римляне от всей души приветствуют своего цезаря согласно установленному сенатором регламенту! — провозгласил Нерон и хлестнул бичом сенатора.
— Когда цезарь вступит в цирк, — пронзительно закричал сенатор, — с первой трибуны прокричат шестьдесят раз: «Цезарь, да сохранят тебя боги для нас!!!»
И сенатор, с трудом волоча золотую колесницу, безостановочно заорал:
— Да сохранят тебя боги для нас!!!
— Ну полно… полно, — говорил Нерон, скромно отмахиваясь рукой от приветствий.
Сенатор послушно замолчал.
— Продолжай, идиот, — прошептал сквозь зубы Нерон.
И сенатор завопил с прежним воодушевлением:
— После чего с другой трибуны прокричат: «Мы всегда желали такого цезаря, как ты!!!» — сорок раз! А потом со всех трибун вместе: «Ты наш цезарь, наш отец, друг и брат. Ты хороший сенатор и истинный цезарь!!!» — восемьдесят раз.
Нерон ласково кланялся пустым трибунам. Амур аплодировал. Венера, будто в экстазе, подхватила овации.
— Да… да, — шептал Нерон. — И вот тут-то начнутся аплодисменты. Ах, как я люблю аплодисменты! Ты не актер, Сенека, не понять тебе эту радость оваций! Ах, ласкающий самое сердце звук! Ну а потом…
