— И ты скрыл это от Большого Круга? — брови принца нахмурились.
Дарс опустил глаза.
— И я надеюсь, Боги простят мне эту ложь… Только после случившегося с твоим отцом, изучив кучи свитков в Атеом, я связал Голод и Зверя.
— Почему ты не рассказал раньше? — тихо вымолвил Марен, глядя, как с портрета улыбается Далиа Летар, как строго взирают глаза цвета глубоких вод, стоящего рядом Ингена, и как навершие Эртрефена сверкает из-под его плаща. — Я должен его найти. Голод можно одолеть.
На лице Дарса Летар мелькнула вымученная улыбка.
— О, мой мальчик. Вот поэтому и не сказал, — хриплый бас короля полнила горечь. — Но, похоже, даже петляя, Линии Жизни ведут нас к определенным моментам, когда нужно либо принять судьбу, либо отступить… Но ты — сын своего отца…
Сапфировый взгляд Марена не отрывался от картины, от изображенного на ней могучего воина с иссиня-черными волосами, с заплетенной в «косичку» бородой, перехваченной серебристой лентой. От женщины с ласковым васильковым взглядом и робким румянцем на щеках, что стояла рядом, и чья рука лежала в его ладони… В ладони, которой доверяла…
Память открывала все новые двери разума, все новые детали всплывали перед внутренним взором.
Марен помнил и отца, и мать, помнил каждую черту их лиц. Помнил запах и каждое прикосновение. Ласковый голос, поющий колыбельную, и бархатный баритон, повествующий о чести. Помнил, как отец впервые взял на руки, еще тогда: маленького и заляпанного кровью, только-только пришедшего в этот мир… Первый вдох свежего воздуха, после тяжелых родов…
«Перворожденные не отступают…» — впервые улыбнулся отец сыну.
Глава 2
7 Эон, 481 Виток, 2 День Лета
— Мы все сделаем, повелитель.
Воин в черных одеждах сливался с окружающей тьмой, раскинувшейся под плотной сенью деревьев. Сейчас, когда Дневное Солнце уже зашло, а Ночное еще не выбралось из-за Стальных гор, что на западе Ардегралетта, ни один Смертный не увидел бы и локтя своей вытянутой руки. Тьма заливала глаза, словно земляным маслом, топя не только любые проявления света, но и очертания окружающего мира.
Впрочем, и не каждый Перворожденный мог с гордостью завить, что взгляд его режет Истинную Ночь, как остро наточенный нож. Она потому и называлась Истинной, что мало чьему взору удавалось пробиться сквозь полог ее платья.
Но взгляд мужчины, что властно замер перед коленопреклоненным воином в черном, легко пронзал плотный саван. Он взирал с высоты исполинского роста, надменно задрав подбородок. Нос чуть подрагивал, ловя тончайшие ароматы, доносимые слабым ветерком, под порывами которого трепетала серебристая лента, перехватывающая бороду «косичкой».
