– Тогда – за скорое освобождение порта, – подмигнул Ноттэ.
– Воистину, – важно согласился хозяин, повторяя значимое и интересное слово.
Ночь уже легла на городок и пристала плотно, как смола. Всякая щель черна, и любая тень – мрак без отсветов и бликов. Ноттэ попрощался с хозяином и удалился отдыхать, прихватив доставленные по его просьбе листки бумаги и чернильницу. Ровным почерком изложил необходимое, свернул в трубочку и припрятал до поры. Лег, прикрыл глаза и стал слушать, как успокаивается гостерия, как скрипят запоры дверей, последний раз проверяемые хозяином. Как за стеной по улочкам топают сэрвэды, переругиваются и жалуются на жизнь. Им надоел убогий порт не менее, чем сами они – жителям Мары.
Наконец, городок забылся сном, окончательно затих, даже коты поделили скудные остатки рыбацкого улова и полуголодными разбрелись на охоту.
Ноттэ встал, осторожно приоткрыл рассохшуюся дверь. Выскользнул во двор, еще раз прислушался. Море дышало прохладой, даруя благословение усталому берегу. Звезды серебрились чешуйками небесной рыбины. Ноттэ улыбнулся, вдыхая любимый ветер – и полез на стену. Едва ли задуманное можно счесть мудрым. Но отказаться непосильно. Нэрриха крался и тек в тенях, он стал – невидимка, и на сей раз не беглец, а игрок с козырем в рукаве. Было странно ощущать, как отросшие за время плаванья на «Гарде» волосы щекочут шею и чуть вздрагивают, принимая дуновение ветра. Почему нэрриха так боятся признать себя прядью его? Почему не желают позволять старшему гладить по голове и дарить щемящее, болезненное ощущение родства, утраченного не полностью, горчащего – но важного и ценного… Может статься, дети ветра ведут себя совсем как дети людей, которые, взрослея, упрямо убирают голову из-под ласковой мамкиной руки, наивно самоутверждаясь через отречение от родительской заботы.
Во дворе облюбованной грандом гостерии горели масляные лампы. Орденцы в багряных одеяниях молились и вкушали скудную и пресную, подобающую их сану, пищу. Сэрвэды в сторонке переговаривались и сонно тянули вино, цедили сплетни и глотали зевки. Им было скучно. Они точно знали, как в эту ночь охрана бессмысленна и не нужна. Нэрриха Ноттэ погиб, нэрриха Кортэ уехал – кто еще может угрожать покою? Прочим эта игра чужда, да и гранд им не нужен.
Ноттэ старательно обогнул двор и спустился с крыш у кухни. Канул в темноту коридора, наугад выбирая путь и полагая, что здешние гостерии похожи, лучшая комната в них та, куда не доносится шум улицы.
