– Вы пугаете меня, – нахмурилась королева.
– Я, черт подери, еще и не начинал пугать, – оскалился Ноттэ, резко дернул подбородком и покинул кабинет – все так же, через окно.
Кортэ и понятия не имел, что еще до рассвета ему предстояло сыграть важную роль: помочь сыну заката восстановить душевное равновесие…
Всякий нэрриха, – раздраженно повторял себе Ноттэ, – приходит в мир, недоумевая, удивляясь и радуясь. Он обретает телесность и способность смотреть на мир. Юный сын ветра восхищается даром личностного взгляда, полагает себя счастливчиком… а затем трезвеет. Милейшие, добрейшие люди – чаще всего гранды Башни и их исполнительные сэрвэды – получают клятву в обмен на знания и услуги, и клятва кажется простой, она произносится охотно, с благодарностью: разве это дурно – оказать помощь друзьям? Получив желаемое, люди показывают свою суть. Им вполне безразлично, что выгорает в душе нэрриха, объявленного Башней бездушным, когда он впервые убивает и предает, понуждаемый клятвой найма… и бессильный ей противостоять. Детское уютное счастье разбивается в крошево острых, готовых ранить снова, осколков. Мир утрачивает свой свет, мерзость бытия выбирается из теней и сполна показывает себя.
Когда нэрриха исполняет долг найма и возвращает себе свободу, от наивности первого круга остается лишь пепел. И тогда всякий нэрриха впервые задумывается: а кто для него люди? Стоят ли они уважения, доверия или хотя бы внимания?
Сам Ноттэ, прожив в мире без малого три с половиной века, в одном безоговорочно соглашался с Башней: люди получают душу при рождении, такова их привилегия. Обретают и пытаются по мере сил сберегать и развивать – или же разрушать. Нэрриха иные, они приходят в мир всего лишь оболочками, вмещающими силу раха и любопытство. Душа всякого сына ветра, – полагал Ноттэ, – медленно и сложно, как мозаика храмовых витражей, подбирается по стеклышку, по ничтожному фрагментику трудом и болью самого нэрриха. Или тлеет и рассыпается прахом, расходуя силу раха и сокращая отпущенный срок. Борхэ мог бы жить еще долго, собирай он душу, а не распыляй. Но Борхэ – случай крайний и явный. Куда сложнее и опаснее Эо, взрослый нэрриха со своей мечтой, непонятной даже в самом общем очертании её замысла. Для Ноттэ после нескольких, вроде бы случайных, встреч с Эо, после слов о нем, сказанных людьми и иными нэрриха, стало заметно лишь одно: план имеется, и исполняется он фанатично, тонко и столь неявно, что следов – нет.
