Но потом, когда Баница явился — не на следующий день, еще были телефоны и разговоры, — это я пошел открывать. Шаркаю своими сандалиями по коридору, открываю дверь, говорю: «Вам кого?», хотя я слышал голос в трубке и сразу догадался, что он — Баница.
Он глядит на меня, ни слова, но мама тут же приходит:
— Товарищ Баница?
Баница пожимает ей руки, в стиле «глубочайшее почтение». Ну, я, конечно, ухожу. Но слушаю, что происходит, за дверью.
— Мебель ужасная, — говорит мама извиняющимся томом и гладит черный буфет с такими резными ма-дьярами-кочевниками. — Что попалось под руку. Но это неважно. Представьте себе, Ричард был специалистом по мебели. А я занимаюсь художественным ремеслом. Хотя… нужно быть благодарным за то, что остались в живых… Садитесь, прошу вас, и расскажите все по порядку.
Мама усаживает его и подходит к буфету, который только что раскритиковала в пух и прах, хотя это очень приличный буфет, вынимает полбутылки водки, ставит на пластмассовый поднос пару хрустальных стаканчиков.
— Я знал Ричарда Тренда еще по Будапешту, — говорит Баница. Тут я навострил уши и принялся заглядывать в полуоткрытую дверь.
На маме черная юбка и свеженькая, шелестящая только что выстиранная и выглаженная блузка; лицо у нее тоже белое и прекрасное.
— Смерть Тренда для всех большая потеря, — говорит он; тут, наконец, стало ясно, что отец умер.
— Да, — говорит мама, и они долго молчат. Потом он спросил, где мама работает, она делает гримаску.
— Художественное ремесло? — спрашивает Баница.
— Работаю секретаршей. У нас нет ни сырья, ни клиентов… Не очень веселая работа. А мой шеф не знает орфографии. Но после всех передряг спасибо и на этом.
Баница немного хмурится, смотрит на маму и говорит с холодком:
— Со временем мы научимся орфографии.
— А что вы делаете? — спрашивает мама.
Вот как это началось. А скоро он к нам заглядывал каждый день… «Ах! Я несчастная!» Еще немного, и Баница занял место всех, кто был и во время войны, и после войны. Во второй или третий раз мама спросила:
— У вас есть секретарша?
— Разумеется.
— Красивая?
Он качает головой.
— А вы не хотели бы меня взять в ваше бюро? Или вы и без того довольны?
— Не то, что доволен…
— Значит, красивая?
— Пожилая вдова. Но даже если бы она была самой красивой в мире, директору не пристало флиртовать с сотрудницами.
— Ах, в таком случае, — и мама смеется, сверкая белыми зубами, — в таком случае лучше уж вы меня не принимайте.
Баница понял, что она имела в виду, и я тоже. Мама отдала ему отцовскую книжку.
