— Не разглашая никаких тайн, могу тебя заверить, что в Венгрии следующим шагом будет диктатура. Это неизбежно.
— Если неизбежно, то неизбежно. Но те, кто в ответе, действительно ли они хотят — не на словах, а на деле, — чтобы этот этап был всего лишь этапом? Предваряя, так сказать, некий другой тип государства? Ибо в таком случае нельзя загораживать дорогу к очередному этапу.
— Дорога не будет короткой.
— И вас это радует?
— Нет, я спокойно констатирую факт.
— Отдаю должное вашему спокойствию. По нему можно заключить о вашей вере и непоколебимости. Только…
— Только на уме у вас не то, что на языке, — говорю я и резко добавляю: — Что за «только»?
— Только я беспокоюсь… А скорее, вы должны беспокоиться. У вас — в ту минуту, когда вы начнете сознавать, что количество переходит в качество, — хватит ли у вас силы духа дать сигнал остановиться?
— А почему вы думаете, что будет такой переход? И к тому же, о каких качествах и количествах идет речь? Будьте любезны, Лассу, выражаться точнее. Если в таком тоне…
Теперь мой черед думать, что мы и на самом деле видимся в последний раз.
— Пожалуйста, буду любезен, — отвечает он, — но должен попросить немного терпения.
— У меня его предостаточно. — Я не стараюсь уколоть, просто возвращаю уколы.
— У меня тоже. Тридцать лет прошло с тех пор, как я был в Венгрии в последний раз, и, естественно… Но даже отсюда я смог заметить некоторые вещи. Порой мне попадаются венгерские газеты. Они на целые страницы размазывают все, что могут выудить из заметочки в здешних газетах. От этого тошнит. Ничего, кроме плевков и ядовитой слюны. Я немного оговорился, когда сказал тут о количестве, которое будет переходить в качество. Оно уже перешло, уже родилось другое качество. Не демократическую диктатуру, а демагогический абсолютизм, вот что мы скоро получим.
Он глядит на меня, будто хочет просверлить насквозь.
— Ну, что ж, дорогой бывший безжалостно-стремящийся-к-добру, а теперь гласящий мелкобуржуазные…
— Белу Куна давно отпели, о нем едва ли вообще упоминают… А 1919-й? Было ли это вообще? А если было, разве у его вождя была задница вместо головы?
— Спокойнее, зачем так грубо? — увещеваю я его.
— Я знал Белу Куна еще раньше, чем вы. А сегодня некий товарищ, который знает детали жизни Куна не хуже меня, во всеуслышание фальсифицирует историю встреч Куна с Лениным, чтобы подогнать ее к биографии «великого вождя». К чему, куда это ведет? Это не ошибка суждения, нельзя сослаться на то, что он не знаком с фактами. Наоборот. И тот, кого восхваляют, и восхваляющий, оба равно знают — это бессовестное вранье. И все же распространяется заведомая ложь. А вы, Баница, знаете это так же хорошо. Знаете или нет?
