Степная радуга | страница 54
А с другого края уже долетали отголоски:
— Где большевик? Толкай его сюда! Руки чешутся…
Какая-то старушка, прижатая вплотную к Архипу, всю дорогу пугливо молилась:
— Матерь божья! Народищу-то, народищу-то! И куда их леший прет? Помнится, летось мы Мальцева, что божий храм с золотым крестом городу пожертвовал, до могилок провожали, вот так же толкались. И было из-за чего толкаться-то: вдова-помещица каждого кутьей с медом угощала, каждого сдобной булкой, двугривенным одаривала. На помин, значит, души усопшего. На всех поминальников хватило! Може, и ноне кто из богатых помер? Глядишь, и нам какое благодеяние окажут. Только зачем галдеть-то? Преже тише хоронили…
Архип так и не успел разъяснить старушке, в какую процессию угораздило ее затесаться. Толпа неожиданно колыхнулась, оттеснила старуху назад, бурливо толкнулась дальше, туда, где устремились к небу сияющие купола Троицкого собора, где на заснеженных крышах домов чернели, как галчата, фигурки любопытствующей ребятни. Толпа, шагнув на площадь, почувствовала облегчение, загудела радостно.
Вряд ли когда-нибудь Троицкий собор видел такое скопище народу, крикливого, клокочущего, как прибой. Над барашковыми папахами, заячьими малахаями, высокими купеческими картузами, гимназическими фуражками маячили впереди церковные хоругви, отсвечивали золотым окладом иконы, колыхались трехцветные — с белой, голубой и красной полосками — стяги, пугающе смотрел на толпу мрачными глазницами белый череп на черном знамени… И лишь однажды из серой людской массы выпорхнул, затрепетал на ветру алый флаг. Толпа под ним взворошилась, зароптала. Пронзительный свист огласил площадь. Чья-то рука потянулась к древку флага, рванула его со всей силой. Красное полотнище в последний раз взметнулось высоко над головами и, свернувшись в кровавый комок, полетело вниз, как подстреленная птица. А на том месте, где только что оно развевалось, поднялся огромный портрет «освободителя» — Александра II.
— Ну вот и вертаются прежние времена, — перекрестился старик в долгополом купеческом кафтане, стоявший впереди Архипа. — С царем идем…
— Большевистских комиссаров что-то не вижу, — кивнул в сторону собора его пьяный сосед, которого всю дорогу мучила икота.
— Пуганая ворона куста боится.
— Кто ж так их напугал-то?
— Али не знаешь? В плену побывали голубчики. Узнали, почем фунт лиха. Выпустили комиссаров на волю, но с одним твердым условием — носа на митинг не совать, помех новой власти не чинить. Иначе — поминай как звали! Вот они и прижукли. Да и где им супротив зажиточного мужика идти! Со всего уезда съехались обиженные на Советы. Вона сколько! Тыщенок пять, не менее. Да появись тут комиссар — разорвут в клочья! Обозленный народ пришел…