Петро Бажан скручивал толстую и кривую, как заскорузлый крестьянский палец, лохматую цыгарку и, смачивая языком серую шершавую бумажку, говорил:
— Хай друг дружке голову згрызают, нам буде легше. Хай разгребают дорогу большовикам. А колы що — то и мы поможемо. Верно, Остапе?
— Верно, тилько — не «колы що», а зараз треба большовикам дать подмогу.
Лицо Остапа в последние дни стало совсем хмурым. На серые, с темным отливом глаза тяжело насели широкие путаные брови, крепко сжались челюсти. Упрямо, подолгу молчал Остап, только круглые бугристые желваки медленно ходили, точно маленькие жернова.
— «Зараз», — передразнивал Петр, — «зараз», а чем мы им зараз поможемо? Коли придут — мы и поможемо!..
Остап чуть усмехнулся, броня поднялись, глаза посветлели:
— Коли мы поможемо — воны и придут.
Он говорил медленно, тихо, будто нехотя.
— Перво-наперво, ничего немцам не давать!.. Ничего!.. Ни за гроши, ни за бумажки, ни в обмен!.. Воны придут грабувать, воны останний шматок из глотки вырвут, — а мы молчати будемо? Ни!.. Годи!.. Не то время!..
Он тяжело думал, подыскивая нужные, ускользающие слова.
— Воны пришли на чужу землю, пришли нас давити. Воны нас и в плену досмерти мучили, голодом морили, убивали, а зараз тут, на нашей земле, мусят плен зробить?..
— Ты ж не бреши, не бреши, — зло надрываясь, кричал, размахивая кулаками и все больше свирепея, похожий на большую лохматую дворнягу, Дмитро Кочерга, — коли б тильки гроши платили — хай беруть!.. Воны — законна власть!.. Воны большовиков бьют!.. Воны порядок наводять!.. А вы — за комиссаров?.. Вы — против веры православной?..
— Годи, годи, — отталкивал его Петро, — погавкав, помовчи! Ты сколько б немцу ни дав, в сто раз больше сховаешь!
— Мое добро, могу ховать!..
— Ото ж, вера православна! — смеялся Петро, открывая под черными цыганскими усами ряд ровных зубов. — Вин тридцать десятин засеял в прошлом году и стилько ж в цим. Куркуль бисов!..
— У его по шести батраков бувало!
— Зараз трое на него спину гнуть!
— У, сука! Немцы палять, грабують, немцы як хочут гвалтують, по всей Украйне кровь наша тече, а ему — законна власть, вера православна!..
Темными весенними ночами собирались на задах, где узкие нарезы огородов уходили в темнеющие поля; и всегда сходились в кучки, оглядывались, говорили почти шопотом, все об одном и том же — о немцах, о гетмане, о земле, о хлебе, о коммунистах.
Сын сельского почтальона Цепляка, недавно вернувшийся с фронта белобрысый Грицько, перехватывал получаемые урядником от повитового старосты приказы.
