Этого она допустить никак не могла.
— Пусть щенок заткнется! — заявил Делберт, тяжело дыша. — Или я за себя не ручаюсь.
— Ну, или я за себя не ручаюсь, папа, — ответил ему унаследовавший легендарное грамповское упрямство Тициан. — Потому что если ты еще раз поднимешь на меня руку, то я тебя убью. Возьму пистолет — и пристрелю. И половина Америки и весь цивилизованный и даже не очень мир вздохнут наконец спокойно!
Муж начал надуваться, а его лицо приняло свекольный оттенок, а Милена истошно закричала:
— Прекратите немедленно! Оба! Или за себя не ручаюсь я!
Супруг и сын уставились на нее с благоговейным ужасом, потому что никогда еще не слышали, чтобы Милена кричала, тем более истошно. Другие члены клана тоже воззрились на нее с изумлением.
— Прошу всех удалиться и оставить меня с мужем и сыном наедине! — произнесла она тихо, и, надо же, никто не посмел возражать или отпустить комментарий: все присутствующие немедленно покинули помещение, а уходившая последней Эйприл даже прикрыла дверь. При этом посмотрев в сторону Тициана с затаенной тоской.
Милена вдруг подумала, что проблема с возможной связью Эйприл и Тициана, слава богу, разрешилась. Теперь, когда вскрылось, что сын является геем…
— Делберт, ты не имел права поднимать руку на Тициана, — сказала она, и муж, уже немного успокоившись, заявил, выпячивая нижнюю губу:
— Просто сегодня какой-то сумасшедший день! Один рождественский подарочек за другим. Сначала этот крайне неприятный разговор с Бартоном и Флинтом, которых я уволил. Потом китаец, который в случае военных действий против Северной Кореи грозит всяческими карами — экономическими и милитаристическими. И, наконец, выясняется, что мой сын, на которого я возлагал такие надежды, «голубец»!
Делберт выдал бранное слово так, как будто вырыгнул рогатую жабу. И Милена поняла — вовсе не тот факт, что Тициан оказался геем, вывел мужа из себя — ведь Делберт провел всю жизнь в либеральном Нью-Йорке, у него была масса друзей из Голливуда, придерживавшихся нетрадиционной ориентации. И для Делберта это никогда не было проблемой — впрочем, для прежнего Делберта.
Но не для 54-го президента США Делберта У. Грампа.
Ему претила мысль о том, что его сын оказался таким. Его сын, которого он уже видел наследником своих идей и своего места в Белом доме.
— Папа, не беспокойся ты так, я, как ты и хочешь, через тридцать лет или около того стану президентом США. Первым голубым президентом! — усмехнулся сын, и Делберт, уже не буяня, придвинулся к сыну и заявил:
