Как и заводить роман, хотя бы исключительно в фантазиях и совершенно платонический, с первой леди он тоже никогда бы не стал.
Или, быть может…
— Грэг! — окликнула Милена мужчину, и тот быстро, чересчур быстро обернулся.
Он что, ждал, что она его окликнет?
— Да, мэм? — произнес он странным, сдавленным тоном.
Милена сжала кулаки. Нет, она не имеет права, она не может поддаться сиюминутным желаниям. Даже если она и пригласит к себе посреди ночи заместителя начальника секретной службы, чтобы, к примеру, обсудить… обсудить инцидент с этой француженкой (хотя, что тут, собственно, обсуждать), то он ведь все равно не прижмет ее к себе, не поцелует, не возьмет на руки и не отправится с ней в спальню.
Потому что она была первой леди США, а он — ее телохранителем. Как глупо и пошло, прямо как в этом старом, как бы сказал Делберт, идиотском старом, но таком пронзительном фильме с ныне покойной Уитни Хьюстон и еще, слава богу, живым, но превратившимся в грандиозную развалину Кевином Костнером.
Господи, да она что, хочет переспать с Грэгом Доггом? Или, что намного хуже, влюбилась в него?
— И вам тоже доброй ночи, Грэг! — проговорила Милена тихо и вдруг поняла, что назвала его по имени.
— Спасибо, мэм.
Он развернулся — причем намного медленнее, чем до этого повернулся на ее зов — и двинулся дальше по коридору, оставляя апартаменты первой леди у себя за спиной.
И только опять же в идиотских фильмах телохранитель в подобных сценах разворачивался и бежал навстречу своему высокопоставленному объекту, который тоже плюет на все условности и забывает все приличия и в экстазе сливается с ним на фоне заходящего (или, в качестве разнообразия, восходящего) солнца.
Милена внезапно поняла, что не имела ничего против того, чтобы слиться в экстазе с Грэгом Доггом. Хоть на фоне заходящего, хоть на фоне восходящего солнца, или даже луны или звезд.
«Спасибо, мэм». Вот и все, что она услышала от него. Но на что она надеялась, что она ожидала? Надо бы разузнать, есть ли у него жена и, возможно, дети? Или хотя бы подруга…
Милена зашла в свои апартаменты, заметила лежавшую на каминной доске открытку — и онемела. На ней появилась приписка: «Гордион».
Ведь до этого на ней была всего лишь одна кодовая фраза, а теперь… теперь появилось и имя того, кто ее начертал!
Неужели Гордион, который, кажется, и так облюбовал ее апартаменты, снова в них проник, пользуясь ее отсутствием, и, словно издеваясь, добавил свою агентурную кличку?
