— Ну, давай же! Чего ты? Не строй из себя девственницу! Я что, таких, как ты, не знаю?
Девственницей Милена не была, но и шлюхой, наподобие Арины из параллельного класса, тоже.
И она имела представление о том, чего добивался от нее Лариосик, застывший перед ней с расстегнутой ширинкой.
— Учти, девочка, я могу и передумать. Думаешь, другие ломаться будут? Подумай об уникальном шансе.
Милена не двигалась. Лариосик, матерясь, застегнул ширинку.
— Отвали! Нам надо работать. А таких, как ты, хоть пруд пруди.
Милена произнесла:
— Хорошо, я согласна. Только с закрытыми глазами…
— Да хоть с зажатым носом! — гаркнул Лариосик и снова с мерзким звуком расстегнул ширинку.
* * *
Милена, тяжело дыша и чувствуя рвотные позывы, сидела на траве, прислонившись к могучему вязу. В последний момент она все же не смогла решиться на то, чтобы… чтобы сделать то, чего столь настоятельно требовал от нее Ларисок. Тот был, конечно, в гневе и, с треском застегивая ширинку, обозвал ее «тупой девственницей» и «вшивой школьницей».
Милена почувствовала себя премерзко, когда, чуть ли не плача, заявила, что все же сделает это, но… не здесь и сейчас, в парке, а в другом месте, где их никто не сможет увидеть. И пусть она поступит не как комсомолка, но она поступит правильно. И пусть это цена за начало карьеры, которая, она не сомневалась, сложится удачно. Лариосик, окинув ее презрительным взглядом, сказал, чтобы она подошла к восьми, тогда он даст ей адрес, по которому ей на днях надо будет прийти.
Милена перелезла через забор и взглянула на часы, размещенные на фасаде гостиницы «Москва». Она увидела своих подруг, которые явно ее искали — и метнулась в сторону. Меньше всего ей хотелось столкнуться с ними. Перебежав через проспект, еле увернувшись от истошно сигналящих автомобилей, Милена зашла в первую попавшуюся чебуречную и, усевшись на шаткий табурет, заплакала.
Впрочем, сжевав чебурек и запив его жидким чайком, она привела себя в порядок в грязноватом женском туалете, а потом долго полоскала рот. И снова плакала.
* * *
…К скверу она подошла загодя, без двадцати восемь, боясь упустить Лариосика. И к своему ужасу увидела, что аллеи пусты. Не было видно не Лариосика, ни манекенщиц, ни фотографа.
Кружа около сквера, Милена чувствовала, что близка к обмороку. Но как же так, он ведь сам ей сказал, чтобы она подошла к восьми. Быть может, он еще сюда подъедет…
— Гражданочка! Стоять! — услышала она голос и вздрогнула, увидев приближающегося к ней милиционера — того самого толстяка, который торчал в стеклянной будке около гостиницы «Москва».
