Мы, держась по бокам телеги и не отставая от нее, тоже старались идти споро. А чтобы дорогу сделать короче, дядя Ваня и Гришка Распутин заводили разговор с нашим возницей, так же как и мы, называя его «дядя Митрий».
— Дядя Митрий, — первым начал Гришка Распутин. — Сколь тебе годов, ежели не секрет?..
— Сколь есть, все мои! — отрезал дядя Митрий, невидяще взглядывая сбоку на Гришку Распутина. Затем, поразмышлявши с минуту, прибавил: — Девятый десяток разменял нонче…
Гришка Распутин присвистнул и, показывая нам глазами, что выведет старика на чистую воду, спросил:
— А как насчет энтого?
— А никак! — отрывисто выдохнул дядя Митрий почти весело и тут же пояснил: — Трижды на дню, а коли зимою, то чаще использую по другой надобности…
— Значит, нету надобности? — сказал Гришка Распутин.
— В мои-то лета энто только страм! — убежденно сказал дядя Митрий, а чтобы собеседнику стало известно, почему «страмно», добавил: — В старом теле более нету красоты… А на кой без телесной красоты энто нужно?
Телега съехала с накатанной дороги и пошла вдоль молодого осинника, переваливаясь с колеса на колесо на рытвинах и выбоинах бездорожья, нет-нет да давая лошадям возможность ухватить зубами молодую траву за челку и, перекатив через удила, проглотить ее.
— А ты тоже кричал, — вдруг ни с того ни с сего заговорил Кононов, когда лошади взяли вправо и пошли по обозначенной кем-то меже, вдоль которой стояли низкие столбики с цифрами. — Ты тоже, дядя Митрий, кричал: «За Родину, за Сталина»?..
Дядя Митрий, уже скручивавший очередную козью ножку, внимательно оглядел Кононова, а оглядев, ответил, не видя в вопросе ожидаемой насмешки:
— Каждый раз, когда поднимали в атаку! А как же?!
— Уважали?
— Уважали и любили! — ответил дядя Митрий и недоверчиво поглядел на Кононова. — А ты чего это все спрашиваешь?
— А другие-то как? — не унимался Кононов, желая во что бы то ни стало разговорить старого фронтовика. — А другие-то как, нравятся? — переспросил Кононов и, как бы предваряя ответ дяди Митрия улыбкой, взялся рукой за борт телеги.
Дядя Митрий, как видно тоже повеселевший от такого вопроса, нырнул «клешней» под серую застиранную рубаху с помятыми отворотами и почесался.
— А то как же! — сказал он и еще неистовее загреб под рубахой. — Что допрежь энтого был… — Дядя Митрий подтащил «клешню» к груди и провел слева направо до конца. — Весь украсился, дале уж хоть на то место цепляй… Бодряк — себе два, другим по одному… Другим два — себе четыре и про кажну награду книжку написал. Правда, сказывали люди, что писать не очень горазд… Больше по части поговорить. Тьфу, срамота! — вдруг выругался он, хлестнул сердито лошадей, но уже кнутом, со всего размаха. Лошади разом дернули и взяли с места галопом. — Кусай их всех комары…
