— Скоро Гриша заявится, — сказал он.
Изувеченный дядя Митрий, куривший козью ножку, посмотрел сначала на одного, потом на другого и, вытянув изо рта чадящую махорку указательным и большим пальцами раздробленной кисти правой руки, лениво сплюнул с телеги, на которой все еще оставался сидеть.
— Дак, может, — сказал он, — на бревнах-то стащим ево в телегу…
— Ждем еще одного, — сказал вяло дядя Ваня безо всякой надежды в голосе.
— Коли так, сидеть — не стоять, — отозвался дядя Митрий, любимец Лизаветы Петровны, часто пользовавшейся его услугами, и снова, прибегая к помощи «клешни» на правой руке, ловко свернул другую козью ножку и зачадил без вкуса, из одной скуки, почесывая разлохматившиеся седые волосы из-под бескозырки, замурзанной и пришедшей в ветхость за долгие годы ношения…
— Воевал? — спросил дядя Ваня, заметив изуродованную кисть дяди Митрия.
— А как же, — ответил тот, почему-то сердито сплюнул в телегу, прямо под ноги, и часто-часто зачмокал губами, желая, видимо, что-то к сказанному добавить, но грустно подавив это желание.
— Вот он, гребет! — сказал Кононов и козырьком приложил ладонь ко лбу. — Со станции показался…
— Расшибут когда-нибудь башку, — покачал головой дядя Ваня, тоже спустился на землю и стал рядом с Кононовым, чтобы убедиться в том, что «гребущий» не кто иной, как сам Гришка Распутин, бедовый человек, несуразный подневольник срамных страстей в свои немолодые годы. — Он, — радостно протянул дядя Ваня, видимо изрядно заскучавший по нему в его отсутствие.
А Гришка Распутин, сам сильно томившийся по «кумпании», греб изо всех сил, улыбаясь широким лицом, словно прощая всем все и того же самого прося и у всех.
Подбежав к крыльцу, Гришка Распутин свалился на нижнюю ступень и устало выдохнул:
— С поезда спрыгнул! — Он показал движением правой руки, как кубарем летел под откос. — Чуть не убился. Слава богу, что на правый бок упал…
Немного поговорив, а за разговором переведя дух, Распутин встал и, показывая удаль русского человека, почти один с одной стороны взялся за пресс, который после недолгого кряхтения и отдышки погрузили на телегу. И нудно-скучно покуривавший дядя Митрий оживленно развернул хорошо ухоженных коней, шагом повел их мимо полустанка, а пройдя под железнодорожным полотном возле сухостоя на «другу» сторону, взял курс на хуторок, затерявшийся в урочище смешанного леса.
Держа «клешней» вожжи, дядя Митрий чмокал губами и подхлестывал лошадей под бока, чтобы они шли резвым шагом и не заглядывались на попадавшуюся им в пути сочную травку.
