— Черт бы вас побрал, поскорее! — слышал я голоса в промежутках меж приступами и снова летел в мучительную пустоту…
Но вот после длившихся неведомо сколько испытаний сознание воротилось. Отчетливые глухие удары пресса, от которых слегка подрагивал пол, доходили до меня.
Под лампочкой над столом сидела Стеша и выжимала компресс.
Ночь, и свет, и Стеша, и пресс, и воспоминания, и еще что-то впереди вызывало детские всхлипы, разом и радостные, и печальные. И уже, не стесняясь ни присутствия Стеши, ни вернувшегося сознания, я обливался слезами, как когда-то в детстве, домогаясь материнского утешения.
— Ну ничего, это от слабости! — проговорила Стеша голосом умудренной опытом женщины. — Сейчас кисельку поедим, и все разом пройдет… — И, подсев поближе, принялась осторожно выспрашивать то о том, то о сем, задумываясь и хмурясь. — Судим, что ли?
— Осужден! — отвечал я ей кратко.
— И на сколько?.. — осторожно спрашивала Стеша, понимая слова мои буквально.
— Не знаю, — признавался я чистосердечно.
Стеша, по-своему оценив мой ответ, умолкла, давая понять, что теперь хорошо бы поспать…
Под утро ввалился Кононов и, найдя меня живым, весело сообщил, что «наклепали семьдесят пять… то есть тысяч»…
— Гуга, амба! Старики уже упаковывают. Отгужевали, звери тамбовские! Скоро по домам разбредемся… отмокнем в ванной да побалуемся пивком.
Стеша как завороженная двигалась по избе, всю неделю менялась с кем-то сменой, чтоб не работать ночами.
— Присушил бабу кобель! — сочувственно вздыхал Кононов, тайком глядя на беспокойную Стешу.
Было ясно, что Стеше открылась мучительная тайна любви, не изведанная, должно быть, с мужем. Теперь она, потеряв осторожность, тенью преследовала Лешку, платившего ей также привязанностью.
— Накостыляют ей за любовь! — качал головою все тот же Кононов, подмечая, как любовники в огороде, где все уже начинало всходить и наливаться, льнут друг к дружке на глазах у соседей — Карпа Васильевича и Агафьи Никаноровны.
Заметив Стешино увлечение, они все чаще и чаще садились у межевого забора, обиженно поджимали губы на молодое бесстыдство соседки и напоминанием о муже отравляли ей радость.
— Как там Колька? Пишет али как?.. — спрашивали соседи громко, чтобы сказанное могло долететь и до Лешкиных ушей. — Скоро ли выйдет срок?
— Не скоро! — мстительно отзываясь им, Стеша, как побитая, опускала в землю глаза.
Но старики, позабыв о милосердии, донимали ее плохо скрытыми намеками на супружеский долг.
