…В одном исподнем к нам ввалился вдруг Сашка косоротый, просительно поглядывает.
— Чего тебе? — передернуло Кононова.
Воспользовавшись паузою в его повествовании, я юркнул в постель. Изба выстудилась за ночь изрядно.
Моему примеру последовал Синий.
— Извиняюсь, — сказал Сашка, угодливо засматривая в лицо Кононову. — Слышу, не спите… наведаюсь, думаю…
— Сашка, — оживился Синий, — капустки у тебя не найдется? Жрать охота…
— Да как не найтись? Найдется! — обрадовался Сашка, зашлепал ступнями по полу, приволок миску капусты с хлебом и поставил на тумбочку. — На здоровьице!
Синий жадно запустил руку в миску, загреб пятерней капусту, зажевал с громким хрустом.
— Не тебе одному принесли! — недовольно проворчал Кононов и тоже принялся есть. — Гуга, тебе что, приглашение особое нужно?
Между тем, пока все мы втроем утоляли голод, Сашка ждал вознаграждения, трусливо поглядывая в сторону печки.
— Это… как бы моя не проснулась… — проговорил Сашка.
Синий дал ему бутылку:
— Пей!
Пока тот булькал, заливая горло вожделенною влагой, под окном вновь ожили чьи-то шаги.
— Слышишь? — обращаясь к Кононову, кивнул я на окно.
— Слышу! — внимательно вслушался и он.
— Авдеюшка, — хмыкнул Сашка, передавая бутылку Синему. — Ходит, Митрофановну ищет. — Сашка заливисто рассмеялся. — Она еще прошлой зимой померла, а Авдеюшка ищет: не верит.
— Ты-то чего ржешь? — осадил его Кононов.
— А того, — ухмыльнулся Сашка, — что Митрофановне житья не было от него… А померла, закручинился! Самому, что ль, срок приспел?
— Не болтай, чего не знаешь! — оборвал Сашку Кононов, потянулся к бутылке, отпил и, не выпуская ее из рук, грустно умолк.
Сашка постоял еще и, видя, что больше не предлагают, попятился.
— Ну, я пошел… благодарствую… Тарелки попрячьте в тумбочку.
В комнате вновь стало привычно — ночь без сна! Сон не предвиделся, поскольку Кононову не терпелось, как умирающему, досказать непременно сейчас.
Авдеюшка между тем продолжал искать Митрофановну, шаркая валенками по накатанному снегу.
Чтобы воочию увидеть столь странное существо, я раздвинул легкие занавески, прильнул к окну и сквозь заиндевевшую форточку разглядел старичка в тулупе с поднятым воротом. Он медленно топал по улочке перед частыми избами и постукивал валенками друг о дружку. А рвущаяся с крутояра метель осыпала старца крупой и уносилась стремительным сквозняком на площадь, в этот поздний час унылую и сиротливую.
— Вот и посумерничали, — сказал я, чтоб умерить пыл Кононова…
