— С эгоистическими натурами нам не по пути! Они не способны на жертвенность, на героические подвиги, лишены таланта, кроме одного — любить свою жизнь! Да здравствует пролетариат! Да здравствует мировая революция!
Следовавшие за ним ораторы поднимались и спускались с пьедестала. Накаленный захлестывающим гневом воздух упоительно раздувал ноздри слушателей, хищно и волнующе разжигая белки зорких глаз. В полночь вся эта волнующаяся масса вместе с Димтро выплеснулась со двора и разлилась в подлунном мире делать мировую революцию. И только лишь спустя два года вернулся Димтро пешим ходом. При нем уже не было ни оружия, ни друзей. Он был одинок, как умирающий. А майский день играл лучами, осыпая деревья и травы звенящим теплом. И мир снова пел свою радость, свою удивительную жизнь. Но усталое тело Димтро не в состоянии было воспринимать эту бессмертную благодать. Душа уже позабыла детскую восприимчивость… А деревня, чуткая к чужому дыханию, извлекла из памяти свое пророчество:
— Будет беда!
Поднявшись на балкон, Димтро в нервном нетерпении постучал в дверь. На стук вышла Луиза и, не проявляя ни радости, ни огорчения, пропустила Димтро в дом и захлопнула дверь.
Разгоревшееся с возвращением Димтро любопытство деревни было оскорблено бездействием двух людей — Димтро и Луизы. Но деревня ошиблась и на этот раз. Вечером того же дня все увидели яркое пламя костра во дворе тайного советника царской канцелярии.
Димтро, вытряхнув за дом-особняк все «приданое» тайного советника Луизе вместе с ненавистными кроватями, устроил костер. Сжигал он ожесточенно-зло свое и чужое прошлое, желая обуглить воспаленную память, чтобы сделать ее неспособной воскрешать былое, так мучившее его беспросветными ночами.
Буйно трещал костер, слизывая цепким пламенем огня радость и пот чужих тел, упокоившиеся в вещах.
— Зачем? — говорят, тихо простонала Луиза, увидевшая объятыми огнем плоть и кровь своей мучительной, но неповторимой юности, и ушла в дом, ни разу не оглянувшись на горящий костер…
С этого вечера их постелью стала черная бурка и ночь. Кроватью — каштановый пол, заставлявший Димтро в неистовстве протяжно и долго стонать, обескровливая уставшую плоть женщины глухой и угрюмой местью… Свидетельницей исступленных вскриков женщины, перебивавшей возбужденное дыхание зверевшего старика в желании извести свою и чужую жизнь, ставшую в тягость, была только ночь…
— Бес! Бес!..
И вот однажды под утро деревня услышала злобное ворчание Димтро, матерившего Луизу буржуазной шкурой… затем два гулких выстрела: первый в Луизу… В промежутке между первым и вторым выстрелами, поняв, что теперь любить мировую революцию уже не в силах без НЕЕ, он подставил пуле и свой висок…
