Разве все утешает любовь?
Разве все заменяет любовь? Разве все принимает любовь И позор, и проступок любой?
Тьма, тишина. Зеленый диск на звездном небе. Всхлипывает Герта, двумя руками держась за мужа. Подавленный старик у окна.
И вдруг Юна с криком бросается к нему, плывет над полом… тянется вытянутыми руками.
— Не надо, «ум»! — кричит она. — Не отчаивайся!
Еще будет хорошо, все будет хорошо… Я люблю тебя, «ум»… я люблю, если это может тебя утешить… Люблю, люблю!
Герта перестает всхлипывать, смотрит любопытными и осуждающими глазами. Какая бесстыдная откровенность! Герта не позволила бы себе такой. Керим кривится, как будто в рот ему попало горькое. Он презирает чувствительность. Мир трясущимися руками надевает наушники, только бы не слышать.
А Юне все равно. Пусть слышит весь мир. Она гордится своей любовью, любовью спасает любимого, самым сильным средством, самым сильным словом, которое в ее распоряжении;
— Люблю… люблю… люблю…
Узловатые пальцы ложатся на ее пушистые волосы.
На лине Далина грустная улыбка. Но глаза уже не тусклые, не безнадежные.
— A за прялкой ты будешь любить меня, Омфала?
Юна не понимает. Она же не присутствовала при разговоре в кладовой. Впрочем, Далин спрашивает больше себя. Через сколько недель эта девушка, полюбившая руководителя большого дела, отвернется от пенсионера?
— Всегда-всегда-всегда, — уверяет Юна. — Мы будем вместе всюду-всюду-всюду. Земля прекрасна: там есть море и чайки над морем. Мы посмотрим ее всю: пирамиды, полузасыпанные песком, перламутровый туман над Темзой, рубиновые звезды Кремля… И мы будем ловить рыбу на речках, следить, как пляшет поплавок на блестящей воде. Я буду рядом всюду-всюду… Всегда любить, любить, любить…
Опять твердит она это могущественное слово, твердит, словно забор строит, чтобы отгородить любимого от всех неприятностей на свете.
Большая узловатая рука гладит пышные волосы.
Мир прижимает наушники. Почему так плохо слышны кибы? Бормочут что-то, не могут заглушить это воркованье. Мир включает репродуктор. Пусть орет! С ним же не считаются, и он не будет считаться. Все равно еле слышно. Да что там творится, на Уране?
И вдруг спокойный и ясный голос Юны заполняет комнату. Не девушки Юны, а Юны-кибы, той, что на Уране.
— Ослепительно-белые струи, синеватые искры, рассказывает киба. — Что-то лопается и рвется, толкает и давит. Прошла маршрут до конца, достигла проектной глубины. Давление на пределе прочности. Поверхность электризуется. Металл — керамика — течет. Что делать дальше? Для чего меня послали сюда?
