— Я посмешище? — Сабина быстро прикинула, что, сказав «А», нужно говорить и «Б»: положение все равно уже не спасти. Она приподняла красиво очерченные брови. — Посмешище — это вы с вашей рубрикой для узкого круга избранных, которая выходит в газете раз в месяц. Вы с вашим раздутым эго, которое с трудом помещается в этом бараке, переделанном в телестудию. Вот она, ваша культура! Лицемеры! — Отстегнув микрофон, она отшвырнула его на стол. Два оператора не успевали снимать эту сцену с разных ракурсов.
Сабина встала и вышла из студии. Она боялась, что если кто-нибудь сейчас ей что-то скажет, то вместо ответа она просто врежет в рожу. Понятно, затем ее сюда и пригласили: чтобы на контрасте с этими творцами, которых волнуют исключительно важные вопросы, показать, как она мелка. Унижение пронзало ее насквозь, переполняло каждую клеточку. Она была готова расплакаться.
Схватив пальто и сумочку, она выбежала из барака. Достала телефон. На экране мигала кнопка «Сообщение». Сабина быстро кликнула на нее. От Ружи. «Я тебя стыжусь. Ты мне больше не мать».
— Б**, б** и еще раз б**!
Ей хотелось швырнуть телефон в грязь. Она ощущала, как пульсирует жилка на виске, еще мгновение — и лопнет, заливая кровью то злополучное пространство, в котором рождались все персонажи ее отвратительных романов.
Сабина оперлась о стену. Попыталась выровнять дыхание. Позвонила в службу такси. Время ожидания — двадцать минут.
Это время она решила сократить и направилась навстречу машине. Шагала между складами и бараками на высоких каблуках, то и дело спотыкаясь на выбоинах. Выбрала номер Люцины, нажала. После трех звонков та взяла трубку и защебетала:
— Ну, как твои дела, дорогуша? Все удачно?
— Люцина, твое счастье, что я до тебя сейчас не могу дотянуться… Оторвать бы твою рыжую башку! — заорала Сабина в трубку. — Ты меня под монастырь подвела! И хуже всего то, что ты отлично знала, что делаешь, мерзавка!
— Я понятия не имею, о чем ты, бэби. — Прикидываться дурой Люси умела прекрасно, в этом ей не было равных.
— О том, что я выглядела не просто особой, напрочь лишенной таланта и права писать хоть что-то, но и законченной идиоткой.
— Ну что ты, Сонька… Ты преувеличиваешь, правда. Я все видела и уверяю тебя, что выступила ты блестяще, была очень откровенной, решительной… В конце концов, ты всего лишь защищалась!
— Я оскорбила верхушку польского литературного мира. Это п**, меня теперь уничтожат, понимаешь? Придется мне взять новый псевдоним. А ты… Ты же знала, что бросаешь меня на растерзание, знала — и даже не колебалась! Все как всегда, Люси, все как всегда. Я сыта по горло, блин!
