В тот день я сидел на берегу, слушая песни двух нереид, разлегшихся в полосе прибоя; морская вода окатывала их и отбегала назад по покатой песчаной отмели. Нинфа выгибали прекрасные рыбьи тела, отливающие всеми цветами радуги, и напевали. Голоса их смешивались с шепотом волн, вторя музыке морских глубин.
Вдруг пение оборвалось, и я увидел, как на лицо одной, а потом и другой набежал ужас. Зеленая кровь их жил отхлынула, и обе нереиды уставились на меня, от страха белые, почти прозрачные, словно уже распростились с жизнью. Затем они дружно повернули головы, всматриваясь в морскую даль.
Я тоже вгляделся. Как мне помнится, первым, что я заметил, была полыхнувшая алым вспышка далеко впереди, над гребнями волн. И сердце у меня в груди затряслось, словно собачонка при виде хлыста. Я сразу узнал этот прекрасный и ужасный отсвет.
Следом я увидел «Танцующую Марту», встающую на якорь у гряды скал. Между берегом и судном показалась шлюпка, ныряющая с волны на волну; человек в ней сгибался и выпрямлялся, и снова сгибался над веслами, лопасти которых то и дело вспыхивали на солнце. Над гребцом нависало алое облако, отсвечивающее устрашающим багрянцем.
Я обернулся — нинфа исчезли. Нырнули ли они в пучину или просто растворились, пропали с глаз — я так и не понял. Больше они мне не являлись.
Я отошел в заросли и стал наблюдать из-за деревьев. Дриады молчали, но я слышал рядом их прерывистое дыхание и трепет листвы. Я не мог смотреть на алого даэмона, скользящего ко мне по голубым волнам, но и не смотреть не мог, настолько он был прекрасен и опасен одновременно.
Капитан сидел в лодке один. Я уже почти перестал быть О’Бобо и понимал, почему он один. Страйкер вытащил лодку на песок и стал взбираться вверх по откосу, а даэмон его реял над ним багровой тенью. Я видел, что прекрасный, безмятежный слепой лик даэмона исполнен блаженства от намерений капитана. В руке Страйкера поблескивал пистолет с длинным дулом. Капитан ступал осторожно, оглядываясь по сторонам. Он был явно чем-то озабочен, и рот его стал еще жестче с тех пор, как я видел его в последний раз.
Мне было жаль его, но в то же время я боялся. Я понял, что он намерен убить всякого, кто повстречается ему на острове, чтобы ни одна живая душа не смогла поведать семье Шонесси о злодеяниях капитана.
На берегу капитан наткнулся на мою барраку, крытую пальмовыми листьями, и разнес ее в клочья ударами жестких башмаков. Затем он набрел на холмик над могилой Шонесси, над которым возвышался крест, поставленный в головах. Страйкер склонился к перекладине, и значки на ней рассказали ему то, что не хотели поведать мне. Я ничего не уловил, а он все расслышал и понял. Тогда он ухватился за крест и выдернул его из могилы.
