* * *
Дерешься до тех пор, пока ты не видишь кровянку. И когда ты это видишь, ты понимаешь, что большие массы вовлечены. И тут ты пугаешься, и тут ты перестаешь это делать. То есть какой-то предел уже перейти невозможно. То есть ты понимаешь, что если ты ударишь, ты можешь разбить пальцы в кровь, изувечить и так далее, и так далее.
* * *
Люблю бродить по рыбному рынку в Венеции. В Нью-Йорке тоже очень большой рыбный рынок, но куда менее красивый, более индустриальный. Вот эти моллюски, по-нашему каракатицы, – это сепия. Ты знаешь, как у Монтале книжка стихов первая называлась? Ossi di seppia. «Кости сепии», да? Но в сепии нет никаких костей. И поэтому, да? это оксюморон. У Монтале опять-таки есть замечательное стихотворение: «Угорь, сирена Балтики». Он всегда считал, что угорь приплыл в Италию с севера…
* * *
Ну, про каждый камень я тут не знаю, но что-то я знаю… То ли ты читаешь, то ли ты слышишь, то ли знаешь кого-нибудь, кто тут живет, и он тебе про это рассказывает. Вот в этом дворце, когда здесь были австрияки, то это был их главный штаб. И здесь даже на фронтоне двери вы можете разобрать еле-еле готический шрифт, и так далее, и так далее. Ну, обращаешь на что-то внимание, а потом спрашиваешь, что это такое. Это вот дворец, где жил Генри Джеймс. Просто интересно, если ты знаешь этого человека, если ты знаешь Генри Джеймса, если читал его… В общем, это как-то занятно. И даже иногда можно зайти внутрь и посмотреть. И так представить себе, как это все этот господин воспринимал, откуда все эти ноги растут. Нет, ну в этом городе жили все. Например, могу показать вам дом, где жил Перголези. Могу показать дом, где останавливался Моцарт. Если вы вообще хотите что бы то ни было о Венеции знать, я бы рекомендовал Пруста. У него масса статей о Венеции. Вот это самое лучшее, что написано о Венеции.
* * *
У греков речь шла о том, что бог может в тебя вселиться в любую минуту, если ему заблагорассудится. Но для этого нужно было очищение. Как, скажем, театр, да? Ведь что такое театр? Это форма массового очищения. Как, впрочем, Олимпийские игры тоже. То есть вот это состояние, когда ты говоришь – «ах!» – это очищение, понимаешь? Это все очень просто на самом деле, и самая главная опечатка такая, как бы сказать, экзистенциальная, которую мы совершаем, – то, что мы воспринимаем это сквозь призму монотеизма.
* * *
Это дворец Мочениго, такая фамилия венецианская. И Байрон, здесь живя, написал «Беппо». И я таким образом впервые столкнулся с Венецией: у меня была приятельница, девушка на филологическом факультете, которая писала курсовую работу по «Беппо», было такое задание. И мы с ней вместе это читали. Я был очень молоденьким. И с этого более-менее все началось.
