Голос у нее с разгневанностью становился все громче. Эрнест, постучав снаружи в дверь, засунул в кабинет голову.
— Все в порядке, Эйми? — спросил он, глядя на меня, как будто это я был виной ее нервозности (хотя, если разобраться, в каком-то смысле так оно и было).
— Все замечательно, Эрнест.
— Еще кофе?
Она покачала головой:
— Я уже и так на взводе. А как вы, мистер Паркер?
— Да я ничего.
Эйми подождала, пока дверь закроется.
— Извините меня, — сказала она.
— За что?
— За то, что распалилась тут перед вами. Вы, наверное, со мной не согласны.
— С чего вы так решили?
— Из того, что я о вас читала. Вы убивали людей. Судья вы, похоже, жесткий.
Я толком и не знал, что ответить. Ее слова меня отчасти удивляли, может, даже раздражали, но в них не было желания уязвить. Она просто называла вещи так, как их видела.
— Я не думаю, что у меня был выбор, — ответил я. — Во всяком случае, тогда. Может быть, сейчас, при нынешней моей осведомленности, я бы в ряде случаев поступил иначе, хотя и не во всех.
— Вы делали то, что считали правильным.
— У меня постепенно сложилось мнение, что люди в большинстве своем делают именно то, что считают правильным. Беда возникает, когда они делают это правильное только для себя, а не для остальных.
— Эгоизм?
— Возможно. Самолюбие. Самосохранение. Вообще уйма этих штук с приставкой «само».
— А у вас не было ошибок, когда вы поступали так, как поступали?
До меня дошло, что меня некоторым образом зондируют, что вопросы Эйми — некий манометр того, следует ли меня допускать до Энди Келлога. Я попробовал отвечать с максимальной открытостью:
— Нет. Во всяком случае, не в конечном итоге.
— То есть ошибок вы не допускаете?
— Может, и допускаю, но иного рода.
— Вы имеете в виду, что никогда не стреляли в тех, кто стоит перед вами без оружия?
— Нет, потому что это тоже неправда.
Наступила пауза, вслед за которой Эйми, досадливо рыкнув, обхватила ладонями лоб.
— Кое-что из этого — не моего ума дело, — сказала она. — Извините меня еще раз.
— Я сам задаю вопросы и не вижу, почему вы в ответ тоже не можете меня о чем-то спрашивать. Вы, когда я упомянул про Дэниела Клэя, как-то нахмурились. Можно спросить почему?
— Потому что я знаю, что про него говорят люди. Я слышала те истории.
— И вы им верите?
— Энди Келлога тем людям кто-то сдал. Это не могло быть простым совпадением.
— Меррик тоже так думает.
— Фрэнк Меррик — одержимый. С исчезновением дочери что-то в нем надломилось. Я не знаю, делает это его менее или более опасным, чем он был.
