— Многие Царству Московскому гибели хотят — дескать, давит оно всех! Да и Государь Московский не всем по душе... Бегут народы в степь...
— Знаешь что! — сказал дьяк Урусов. — Я так понимаю: бегут в степь от Москвы — пока Москва за спиною. И волю свою отстаивают, пока Москва им волю дает! А навалится какой супостат, так они про волю-то и не вспомнят — только живота да дыхания просить станут.
— Это верно, — согласился Ермак. — Верно.
— Я ведь — татарин! — сказал Урусов. — Я ведь — казанец! Должен вроде бы Москву ненавидеть. А я ей служу! И боле жизни службу свою почитаю. И как человек, которому уже седина в бороду ударила, могу всем ответить. Хорошо Москву хаять — пока Москва есть, а не станет ее, весь мир повалится! Это я, татарин казанский из рода хана Чета, говорю. И к вере православной я не по понуждению пришел! А по размышлении здравом. Ты меня в монастырь семи годов привел, а я крестился осьмнадцати! И никто меня не понуждал. И науке
меня обучали в басурманском моем состоянии. Вот такой мой будет сказ. Не обессудь, Ермак Тимофеевич!
Долго молчали они. Ермак ничего на слова Урусова не возразил, не добавил. А только крякнул, поднимаясь:
— Стало быть, от пермской службы не отказываться?
— Стало быть, так!
— Ну ладно... — сказал, прощаясь, атаман. — Пока зову не было, чего нам поперед зову поспешать.
— Будет желание, будет и зов, — сказал Урусов. — Чего ответишь?
— Там видно будет, — сказал Ермак. — Была бы шея — хомут найдется. Прощай пока. Домашним кланяйся.
— Зашел бы, погостевал, — попросил Урусов. — Мы ведь тебе не чужие.
— Бог даст, на Рождество зайду. Ты бы к Алиму наведался, аль не по чину тебе теперь?
— Какие чины! Времени нет. Как только роздых будет, всенепременно наведаюсь.
Ахнули писцы да дьяки, когда увидели, как нарочитый и прегордый дьяк Урусов атаману казачьему в пояс поклонился, до порога его провожая. Иные, кто помоложе, такое впервой видели, даже перьями скрипеть перестали.
— Кто это? — шептались они между собой.
— Ермак Тимофеев — нашему Урусову навроде отца названого.
— Вона... Татарин, что ли?
— А кто его разберет. Казак, он и есть казак!
И глядели вслед кряжистому широкоплечему атаману в коротком полушубке с кожаной сабельной перевязью через плечо.
Казаки, ждавшие Ермака на улице, встрепенулись, будто и не дремали, будто и не замерзли, будто и не ждали атамана без малого два часа.
— Г1о домам? — спросил с надеждой молодой.
— По домам! — сказал Ермак. — Только по дороге в лавку зайти надоть! Подарок к Рождеству подыскать самому моему другу-товарищу — Якимке!
