— А через чего ты во сне плакал? Я слыхал!
— Кабутто ты от меня на лодке уплыл...
— Куда уплыл?
— Не знаю. Кудай-то... В лес. А я не хотел.
— А плакать-то чего? Ну уплыл, а потом вернулся...
И вдруг мальчонка, обхватив голову Ермака, прижался к ней воробьиным своим тельцем и, всхлипнув, прошептал:
— Не вернулся! Не вернулся...
— Ты что, ты что... — успокаивал его Ермак. — Это ж сон. Куды я от тебя? Ну хочешь сказку скажу?
— Угу... Про гусика, — все еще всхлипывая и дергая плечиками, попросил мальчишка.
— Да я уж сто раз ее сказывал! Может, другую?
— Не. Про гусика.
— Ну про гусика так про гусика... — Ермак подолом рубашонки вытер крестнику нос. — Слушай. Жили-были в старой Рязани муж с женою. Жили-крестьянствовали. Бога слушались, вот и было у них все тишком да порядком. Только не было у них детушек... Навроде как у меня вот...
— Счас опять заплачу, — пригрозил мальчонка, ныряя под тулуп и забиваясь Ермаку под мышку.
— Раз пошли они по грибы да нашли в болоте гусеночка, в ножку левую стрелою подбитого. Видать, гуляла охота княжеская, стреляла гусей-лебедей число бессчетное, вот и этого не помиловала. Взяли его крестьяне, домой принесли. Стрелу каленую вынули, косточку ему вправили. Лукошко теплым пухом выстелили, положили туда гусеночка да на печку поставили: «Спи, гусеночек, отдыхай!» Накрошили ему хлебца с молоком, а сами в поле работать ушли. Ворочаются поздно вечером, а в доме все прибрано. Вода из колодца нанесена, конюшня да хлев вычищены, молоко надоено, свиньи да птица накормлены. И стало так каждый день.
Утром крестьяне покормят гусеночка хроменького, на работу пойдут, а воротятся вечером — в избе все слажено и ужин на столе горячий стоит.
«Кто же нам все это делает?»
— Гусик.
— Сам ты гусик! — притиснул его к боку Ермак. — Ты слушай дале. Вот раз взяли они да и вернулись с поля раньше положенного, ко двору своему подкралися. Видят, по двору мальчик ходит в архалуке стеганом, в шароварах да шапке мерлушковой, на левую ножку прихрамывает, а сам поет песенки да по хозяйству все ловко делает. К нему пес хозяйский ластится, к нему кот на руки просится, за ним птица вся табунком бежит, да корова из коровника зовет-мычит.
Выскочили крестьяне, обрадовались, обнимают мальчика.
«Да откуда же ты взялся?» — спрашивают.
— А я, — заговорил-заторопился казачонок, прикрывая Ермаку рот ладошками, — я — гусенок хроменький, вы меня на болоте от смерти спасли. Я за добро вам плачу, с вами жить хочу, как с отцом да с матерью. Только не трожьте моих перышек, что я в лукошке на печи оставил.
