Евреи в русской армии: 1827-1914 | страница 32

Проповеди рабби Давида из Новардка (Новогрудка, 1769–1837), одного из самых авторитетных духовных лидеров начала XIX в., отличались большей трезвостью и реализмом. Они были произнесены перед новоиспеченными еврейскими рекрутами в 1832 и 1834 гг. Обращаясь к рекрутам, рабби Давид всячески подбадривал их, наставлял в стоицизме, напоминал о мудрости Экклесиаста, пытался примирить их с обстоятельствами, которые никто, даже Всевышний, изменить не в силах. Он призывал их честно исполнять присягу, данную государю императору (и равную клятве, данной именем Всевышнего), и заверял их, что только беспорочной службой они заслужат любовь и уважение армейского начальства. Размышляя о рекрутчине, рабби Давид приводил классические примеры — Пурим и Хануку, два праздника, означающие для иудеев победу над врагами — Гаманом из Книги Эсфирь, замыслившим уничтожить евреев физически, и Антиохом из Книги Маккавеев, который намеревался уничтожить их духовно. Умение хранить веру в самых трудных условиях — вот что, по рабби Давиду, отличало иудеев древности. Поэтому предстоящие рекрутам трудности — не порабощение, а испытание на прочность, тем более, знаменательно утверждал рабби Давид, что по свидетельству тех, кто уже служит в армии, царь не принуждает рекрутов сменить веру. Тема «анусим» — тех, кого силой заставляют оставить иудейство — и «швуим», пленников, прямо и косвенно возникала в его проповедях, но только в полемическом ключе: как будто споря с незримым оппонентом, быть может — с самим собой, рабби Давид убеждал рекрутов, что они вовсе не пленники, а свободные люди, и в армии законы царя не освобождают их от законов Всевышнего. Рабби Давид не сетовал на рекрутчину — жалобы и отчаяние он оставил для своей проповеди перед еврейской общиной накануне Судного дня, впрочем, как и трагическое осознание того, что дети-кантонисты — самые настоящие пленники и что нет горшей муки, чем своими руками отдавать их в рабство^>{118}.

Даже если мы и не знаем, насколько повсеместным было мнение, отразившееся в раввинистических проповедях конца 1820—начала 1830-х, естественно предположить, что многие общинные лидеры оценивали ситуацию в гипертрофированно-религиозном ключе^>{119}. Не случайно дальнейшие действия общинных ходатаев можно рассматривать не иначе как попытку облегчить еврейским рекрутам-«пленникам» сносные условия существования в армии. Во всяком случае, документы и фундаментальные сводные реляции по жандармскому корпусу позволяют подытожить: в первую очередь еврейские общины добивались трех привилегий: чтобы рекрутам дали возможность отмечать еврейские праздники, чтобы для них готовилась отдельная пища (разумеется, кошерная) и чтобы к ним допустили раввинов. Эти три требования имеют свою особую историю, и мы к ней еще вернемся. Остановимся на том, как разворачивались события сразу после первого рекрутского набора.