— Сказал, что не слышал ни слова, а в твоих симптомах разберется сам.
— Когда идти?
— Прямо сейчас… И, пожалуйста, думай, что говоришь! Не рассказывай лишнего!
Ольга Ивановна торопит нас на выход.
— Тебе пора, мне тоже, — мать тычет пальцем в бутерброд, — Слижи хотя бы икру!
Я заталкиваю в рот весь кусок, говорю: «Шпашибо!» и выхожу из палаты.
Вид главврача меня смущает — он выглядит молодо и несерьезно, а еще напоминает Пьера Безухова — такой же неуклюжий очкарик.
Какое-то время мы просто говорим: обсуждаем погоду, последние фильмы. Я рассказываю ему о школе, о бассейне, о предстоящей поездке в Москву. Сикорский тихо улыбается, потом становится серьезен:
— Ника, я задам тебе вопрос, он может стать последним, а может таковым не стать. Не торопись с ответом — подумай!
Он делает паузу и с расстановкой произносит:
— Здесь кое-что записано с твоих слов … например то, что по ночам ты слышишь музыку. Подумай и ответь: ты слышишь ее или чувствуешь?
Последние слова он повторяет дважды.
Я с облегчением вздыхаю:
— Нет, доктор, я ее не слышу, если вы о галлюцинациях. Она звучит во мне, внутри меня, я просто ее ощущаю, я — автор. Должно быть, тот любезный врач меня не понял, а может быть, я плохо объяснила.
Сикорский улыбается и что-то пишет на листе. Я набираюсь храбрости и обращаюсь к нему:
— Позвольте мне лечиться в другом месте! Здесь я погибну!
Он поднимает на меня свои близорукие глаза:
— Девочка моя, тебе не нужно лечиться ни здесь, ни где-либо еще. Я не дам тебе расплачиваться за грехи твоего отца. Ему уже не помочь, а вот тебя я защитить сумею. Живи дальше, занимайся спортом, поступай в свой ВУЗ, и не вспоминай больше ни обо мне, ни об этом месте.
Мое заключение длилось неделю и стоило мне семи дней жизни.
На утро я покинула лечебницу и больше не возвращалась туда даже в мыслях.
Вступительные экзамены прошли как в дыму. Я с трудом выходила из седативного клинча, плохо засыпала по ночам и панически боялась любых скачков давления.
Экзамен по английскому был первым и ключевым — сквозь эти жернова прошло не больше десяти процентов.
Моя фамилия оказалась в последней пятерке, и ждать своей очереди пришлось целый день. Прошел слух, что конкурс выдался рекордный — двадцать пять человек на место. И теперь вся эта возбужденная толпа колыхалась у входа, то смыкаясь, то расступаясь. Меня вызвали ближе к вечеру, когда в коридоре оставалось не больше десяти человек. Я вошла в аудиторию, уставшая и заторможенная, вручила паспорт, вытянула билет и заняла свободный стол. Текст показался несложным, грамматическое задание — посильным. Я склонилась над листком и неожиданно для себя нарисовала рожицу в медицинском колпаке. Немного подумав, дорисовала лекарю рожки и бородку, а внизу набросала план ответа.
