Трудность заключалась в том, что ему нужна была тишина, десять часов тишины в день для его научной работы. Ну, я и говорю, не ему, конечно, а
ей: «Либо тишина, либо шестеро детей, то и другое вместе не бывает».
— Кому это «ей»? — спросил Франк.
— Ясное дело кому.
— Твоей бабушке, — вставила я.
Мы убрали со стола. Собственно, мы хотели комнату возле кухни использовать как гостиную, но из этого ничего не вышло; в кухне было так уютно, что мы собирались вместе только там.
Мееле ставила перед собой корзинку для рукоделия, я играла с Франком в мюле, а Тина причесывала куклу; чем больше волос оставалось на гребенке, тем — она считала — лучше.
Тетя Мееле напевала песню, сначала тихонько, а потом уже в полный голос. Разве могла она чинить или штопать без песен или разных историй? И теперь, когда ей уже далеко за пятьдесят, у нее остался тот же чистый голос, который я помнила с детства. Она пела давно мной не слышанную песню: В лесу на поляне играл олененок, и вдруг появился охотник с ружьем…
Олененок уже не скачет,
Ножка у него болит,
Все резвятся, а он плачет
И весь день в траве лежит
[8].
— На этом куплете ты всегда ревела, — сказала Мееле.
Я взглянула на Франка. Глаза его напряглись, я не могу подобрать более подходящего слова для этого выражения атаки и обороны одновременно.
— Это неправда, моя мама никогда не плачет.
В присутствии детей — никаких слез. С 1933 года я вообще перестала плакать. Потом, после 1945, это уже случалось, наверно, я плакала от радости, что теперь опять можно плакать.
— Ну-ну, ты же была плакса, а сколько ты страху натерпелась из-за петуха, вспомни-ка, — горячилась Мееле, — петух клевал вас, детей, и ты с ревом убегала, в конце концов тебя уже было не выманить в сад… да, а уж по ночам!..
Франк положил руку мне на колено — под столом.
— Но ты не знаешь, чем у меня кончилось с петухом, — сказала я Мееле.
— Да мы его зарезали. И ты опять ревела, только еще громче, у тебя было доброе сердце.
— Нет, моя история кончилась раньше.
Петух перелетал через ограду курятника и клевал меня в голые ноги. Мне было шесть лет, и я ужасно его боялась. Однажды мне понадобилось пройти через сад, а он опять тут как тут. И вдруг меня охватила злость на петуха, который делает со мной что ему вздумается. Тогда я, вращая руками, как пропеллерами, помчалась ему навстречу и три раза прокричала «кукареку!».
Петух остановился, подмигнул мне и полетел назад, к своим курам.
Я рассказала об этом, мне хотелось, чтобы Франк это слышал.
