— Будет тебе, — примирительно попросил Тюлькин. Он еще не пришел в себя от страха и от счастья, что все обошлось.
— И поискали же тебя, — шутливо сетовал Паша. — Ты тенорком бы. Ну своим, роскошным… И весь бы лес услышал: я вон, Тюлькин, тут, на сосне вот восседаю. А то — где тебя искать…
Тюлькин не отвечал. Насмешки Паши не трогали его, они напоминали, что товарищи рядом и уже ничего страшного нет.
— Хоть спасибо брякни, Корифей-парень…
— Разговорчики! — прошипел Кирилл.
Под ногами хлюпала вода, по-осеннему хрустел отпад — жесткие свернувшиеся листья, сухие сучки, еловые шишки, где-то хмуро кричала разбуженная дождем птица, в шумных вершинах сосен путался ветер, со свистом срывался он в прогалы, словно попадал в воронки, и снова выбирался наверх, — только звуки делали ночь живой.
Кирилл приблизил руку к глазам. Перед глазами висел в воздухе светящийся циферблат часов. Часы показывали пять двадцать. Скоро начнет светать. Свет всегда приносит облегчение, открывая привычный человеку мир, и сообщает смысл всему, вещи принимают свой истинный облик, и мир опять становится обжитым. И человек чувствует себя увереннее и сильнее.
Скоро начнет светать.
Рассвет приближался медленно и трудно. Из мглы выходили помутневшие пни срубленных деревьев — широкие и низкие — с сорочьей березовой корой, словно чья-то щедрая рука разбросала огромные караваи. Прохладный свет медленно заливал вырубку, ложился на уже видневшиеся впереди бородатые ели, и возле них, как остатки мрака, еще держалась пепельная тень. Убывающая ночь раскрывала лес. Ветер, сырой и скрипучий, выбрасывал кипящие, как волны на гребне, вершины, будто натужно выносил деревья на открытое место. Толстенная матерая сосна выбрела из тесноты и остановилась посреди вырубки. На длинной вытянутой шее, упираясь в низкое тучное небо, словно зеленое облако, держала свою круглую кудлатую голову. Присыпанные побуревшими хвойными иглами, лежали на земле отвердевшие корни, — широко расставленные когти единственной могучей лапы, готовой вот вот тронуться.
Пора. Подальше от вырубки.
— Подымайсь, — расталкивал Кирилл прикорнувших на земле бойцов. — Вставай, хлопцы, вставай! Самому вон как спать хочется. Ладно, выспимся еще. Подымайсь! Подымайсь!..
Вырубка зашевелилась, точно пни пришли в движение.
— А это что? — с раздраженным удивлением посмотрел Кирилл на Петрушко, тот поднялся в одном сапоге. Вместо второго на ноге виднелась подвернутая портянка. — Что это?
