Семен и Надя молчали. Не глядели друг на друга. Ветка скрежетала о крышу.
— Не верю я друзьям, — говорил он на следующий день. — Никому больше не верю. Нет у меня друзей: один отнял у меня любимую женщину, другой пытался… Никого у меня нет, Наденька, кроме тебя. Не бросай, не покидай меня.
— Смешной, — говорила Надя, прижимая к себе его голову.
— Я сомневаюсь, Надя. Я боюсь, что… Романыч прав и я дерьмовый поэт.
— Не верь, не верь ты ему…
— А он талантлив, Господи, как он талантлив, если бы ты только знала…
Но все улеглось, и дни потянулись серой вереницей. Опять он сидел и писал, опять Надя вязала, опять была жареная картошка. Те несколько капель сомнения, которые еще оставались в ней, исчезли после этого второго приезда Романыча. Семен любит ее. Если и Романыч полюбил ее… то, значит, Семен в самом деле любит. Все хорошо. Все ясно.
Дни становились все жарче. Он опять звал ее замуж, она опять увертывалась от ответа. От шляпного узора рябило в глазах, от постного масла у нее была изжога, ночью она плескалась в его руках ленивой рыбой.
— А ты… Хельге изменял, да? Любил и изменял?
Он, задумавшийся о чем-то своем, вернулся сюда, к ней, сказал:
— Ты что… дневник мой читала?
— Я? — Надя была оскорблена. — Ты сам говорил, сам когда-то говорил…
— А?.. Там… другое было, там все было по-другому. И прекрати ты, наконец, откапывать трупы. Не понимаю, зачем тебе это надо.
…Надя лежала и глядела в пейзаж на стене: волшебная дорога плыла к холмам. Хотелось туда. Она устала быть здесь. Хотелось чего-то. Чего? Она не знала. Раньше думалось — любви.
Ее дорога упиралась в его калитку.
Его не было дома. Опять уехал в город, говорить с Москвой. Вроде что-то определилось с его стихами — обещали напечатать. А он все не показывал ей свои стихи. Почему?
Надя подошла к его столу — над ним он нависал, как орлица над гнездом с орлятами.
Выдвинула ящик стола — там, на дне, была когда-то фотография Хельги. Теперь ее не было. Сверху лежала большая тетрадь в коричневом переплете. Надя задумалась. Никогда она не трогала его бумаг. Но почему он не хочет показать ей свои стихи? Это же не тайна — он же печатать их будет. Или… он думает, она не поймет?.. Надя подбежала к двери, выглянула на дорогу и вернулась к столу. И открыла тетрадь. Веером взметнулись страницы, глаза ее поймали: «Хельга для меня…» — она захлопнула тетрадь. Дневник?!
Уйти, немедленно уйти. Закрыть дверь на ключ и сидеть дома. «Хельга для меня…» От калитки она вернулась. Он решил вчера, что она читала его дневник… Раз он думает, что она способна на такое, то она в самом деле способна.
