И вот они, две школьные подруги, опять принимались за старую игру, как и тогда — восемь лет назад, говорили только о благополучном или смешном, а под беззаботными их взглядами все становилось смешным, все подвергалось осмеянию, говорить о себе стыдное, жаловаться на судьбу было не принято.
В этом году, когда у Нади наконец-то появился он, они стали видеться чаще. Раза два приезжала к ней Светка, раза два Надя навещала подругу.
Все четыре раза говорили о нем. Светке он не нравился.
— Не знаю, Филимонова, не знаю… Такие мальчики у тебя были, а это что… Он же мужик уже. А одет как… Ты бы хоть принарядила его, Филимонова. Ты же богачка — вон сад у вас какой.
— Его принарядишь… Все — как на слоне жилет.
И они смеялись.
— Зато, Светка, он поэт. И все чувствует. Не то что наши дураки. И делает все, жрать готовит. Матери-то нет — удобно.
Надя чувствовала, что в обрыв катится — предает, предает его, и в ужасе хваталась за траву, камни, но трава обрывалась, камни оставались в руках — она была все ближе к краю: — Да и что это, навсегда, что ли? Так — мужик-то нужен.
И волны смрадного ужаса поглощали ее.
И потом, после всего, когда он приходил, Надя взглядывала на него исподтишка: такого самого родного, самого любимого, — и опять нежность, что сродни сладкому ужасу, поднималась из глубин, она захлебывалась в нежности, она топила в ней себя, предательницу, и ласкалась к нему, вдруг начинала готовить или говорила: «Давай я тебе рубашки постираю». Он удивлялся: «Что это с тобой?» «Ничего, ничего, ничего».
Соловьева сняла с полки лучистую снеговую шляпу — всякий раз, приезжая к Наде, она примеряла шляпы, — на этот раз шляпа оказалась горячей, она сорвала ее с головы и бросила на стол.
— Ну и как вы — не разбежались еще?
— Пока нет. Замуж вот зовет…
— Что ж… Попробуй, попробовать не мешает.
Светка ей не верила, и Надя чувствовала себя лгуньей. Она не выдержала пристального Светкиного взгляда — отвела глаза и засмеялась наигранно:
— Зачем это мне?..
Она всегда говорила, что замуж не собирается, что это не для нее. И вот теперь представился случай доказать и себе, и всем, что говорила правду.
— Ох, Филимонова… — покачала головой Светка, но поверила она или нет, Надя не поняла.
Соловьева ушла, а Надя долго еще перебирала в памяти их разговор, сердилась на себя — зачем стала доказывать то, что в доказательствах не нуждалось, — доказывать, что он ее любит. И, доказывая, опять начала сомневаться.
Семен в самом деле уже много раз звал ее замуж, а она увиливала от ответа. И потому, что говорила всегда, что не выйдет замуж, и потому, что боялась: печать раздавит любовь, и потому, что… он был нищим. Деньги, с которыми он приехал, давно кончились. Чем меньше шляп и сумок появлялось в доме, тем голоднее они жили. Он готовил еду — кормил ее, но и она… кормила его. А как будет дальше? Они не говорили про это.
