…А потом японский броневик
Вздрогнет, расхлябяснут динамитом.
Красный конь, колеса раздробив,
Брызнет оземь огненным копытом.
И за сопки, за лесной аул
Перекатит ночь багровый гул…
Хотя сам-то он с японцами сотрудничал – из насущных, конечно, соображений, даже не пытаясь искать себе оправдания в виде «священной борьбы с красной заразой» или «роковой ошибки».
Когда один из последних белых правителей края Николай Меркулов сказал Несмелову, что Приморье скоро станет японским генерал-губернаторством, тот пожал плечами: «Я ничего не имел против японского генерал-губернаторства».
Были ли у Несмелова вообще политические взгляды? И обязательны ли они? Он мог называть себя хоть монархистом, хоть фашистом, но возникает ощущение, что все эти «-измы» были ему по большому счету безразличны. В отношении к смене власти он порой кажется фаталистом.
Он, конечно, ярко-«белый» – но в его случае, тем более сегодня, деление на белых и красных вообще теряет смысл. Как сформулировал чтимый Несмеловым Маяковский, «багровый и белый отброшен и скомкан».
У Несмелова был безупречный слух поэта, чутье на пошлость. Последние белые правительства не могли вызвать у него сочувствия уже чисто по эстетическим соображениям: «Трагедия борьбы белых с большевиками в то время на Востоке уже выродилась в комедию. Не “опереточными” ли правительствами называла владивостокская пресса всех этих Медведевых, Меркуловых и, наконец, Дитерихсов с их “воеводствами”, “приходами” и прочим…» Не потому ли он не ушел с Дитерихсом и Старком в эмиграцию осенью 1922 года, а задержался во Владивостоке еще почти на два года?
Без компаса
До поры ничего страшного с «бывшими» не происходило. Ходили отмечаться в ГПУ (дальше пригородной Угольной уезжать было нельзя) как представители белого комсостава с соответствующей отметкой в паспорте. Работали – кто где…
«Владиво-Ниппо», выйдя после прихода красных еще два-три раза, самоликвидировалась. Редактор «Красного знамени» (главной приморской газеты вплоть до перестройки) Рахтанов, «милейший из коммунистов», предлагает Несмелову заведовать литературно-художественным отделом. Тот соглашается, пишет стихотворные фельетоны, нимало не смущаясь сменой приоритетов: «На другой день я выругал Меркулова и сделал это не без удовольствия».
Рахтанова вскоре уволили за «слишком большой интерес к владивостокским ресторанам» (после чего он умер от заворота кишок), а новый редактор, узнав о прошлом Несмелова, работать с ним не захотел.
