Русский ураган. Гибель маркёра Кутузова | страница 35



— Кто во мне говорит? — снова обиделся Выкрутасов.

— Человек одномерного пространства, — пояснила любительница супрематизма.

— Ну спасибо! Не ожидал таких слов, когда шел сюда все эти тридцать лет! — воскликнул Дмитрий Емельянович.

— Сердится! Лев! Тигр! — бросилась его обнимать Тамара. — Обожаю! — Она сняла очки и бросила их на пол, в мягкий ворс ковра. — Глупый мой, вожатушка мой! Если бы ты знал, что такое для меня эта картина Малевича! Ведь это же мы с тобой.

— Где?

— На картине Казимира Севериновича. Черное кругово — это моя душа, иззебренная красным треугольником твоей души. Это также и наши тела, вошедшие одно в другое в любовном порыве. Ведь ты же иззебрил меня тогда! И сегодня иззебрил. Понимаешь ты это, дурачок мой?

Она стала покрывать поцелуями его лицо, но увы, супрематические рассуждения не истребили из ее рта запах, разве что только иззебрили его. У Дмитрия Емельяновича в самой сердцевине желудка зажглась какая-то острая боль.

— Почему же ты морщишься? — спросила она, отшатываясь.

— Прости, в животе вдруг почему-то заболело.

Она хмыкнула обиженно, отвернулась, наткнувшись на столь нестерпимую приземленность вожатушки, и снова надела очки:

— Пойду принесу тебе суперэффективное средство от живота.

В животе у Выкрутасова жгло не на шутку, и он зло подумал: «Сейчас, чего доброго, вместо лекарства притащит какую-нибудь абстракцию!» Но Тамара Сергеевна не пошла на принцип и выдала приземленному Лжеминьке полосатую пилюлю. Проглотив ее, Дмитрий Емельянович откинулся к подушкам и стал претерпевать боль.

— Давно это у тебя? — спросила Тамара.

— Впервые. Честное слово, — прокряхтел мученик.

— А ты вообще часто болеешь?

— За всю жизнь ни разу ничем не болел.

— Так бывает. Ты тридцать лет шел ко мне и крепился в ожидании встречи, а теперь расслабился, и вот…

— Это ты очень мудро заметила, — не лукавя, восхитился таким объяснением Выкрутасов.

— Минька, а ты кем всю жизнь работал? Кто ты по профессии? — задала очередной роковой вопрос Франция.

Тут Дмитрия Емельяновича почему-то задело особенно сильно, и он выпалил как из пушки:

— Футболист!

— Кто-кто-о-о?! — выпучила глаза Тамара Сергеевна, будто Выкрутасов назвался медвежатником или сутенером.

— Разве ты не видела меня по телевизору? — пожал плечами Дмитрий Емельянович.

— Да я вообще ни разу в жизни не смотрела футбол.

— Парадокс! — хмыкнул Выкрутасов. — А ведь ты, тоскуя обо мне, могла очень часто наблюдать за моей игрой. Ведь я играл не только в чемпионатах страны, но был определен как лучший игрок сборной СССР на чемпионате мира в Мексике в восемьдесят шестом году.