Мироздания… неконченное дело | страница 30



Но классицист Тютчев, в этом тоже его парадоксальность, в то же время и импрессионист. Он схватывает мгновение, запечатлевает настоящее ощущение, минутное смутное настроение:

Мы можем, странствуя в тернистой сей пустыне,
Совать один цветок, ловить летящий миг».

И усиливает эмоциональность, чувственно высоко парит его строка:

…жизнь, как океан безбрежный,
Вся в настоящем разлита»

Он смел, своеволен и своенравен в сравнения, его сравнения порой аллегоричны:

– « По жилам небо протекло»
– (любимая строка Льва Толстого);
– « Нет, нас одушевляло не чревобесие меча»;
– « И сердце в нас подкидышем бывает»;
– «месяц светит сладко»;
– « всемирный благовест лучей»;
– « румяное, громкое восклицание».

И недаром Тургенев писал: « Язык г. Тютчева поражает читателя счастливой смелостью».

Тютчев и импрессионист: он схватывает мгновение, смутное настроение секунды, а потому запечатлевает настоящее, подлинное ощущение – трепетная, точная фиксация настроения:

«…и жизнь, как океан безбрежный
Вся в настоящем разлита».

И продолжает:

«Мы можем, странствуя в тернистой сей пустыне
Сорвать один цветок, ловить летящий миг».

А Фет писал: « Деревья поют у Тютчева… Нам приятно понимать, что деревья поют своими мелодичными формами, поют стройностью, как небесные сферы».

Сила стихов Тютчева – это сила подлинности, сила достоверности.

Можно высказаться в таком векторе: Тютчев не сочинял, а лишь не мешал поэзии прорваться из него наружу.

Аксаков, давний друг поэта, писал: «из глубочайшей глубины его духа била ключом у него поэзия, из глубины, недосягаемой даже для его собственно воли».

История свидетельствует: стихи были настолько его личным, интимным делом, что он стеснялся их печатать. Когда же публиковал (по настоянию друзей), то полностью своего имени не подписывал. Он писал издателю Т. Георгиевскому: « Полностью моего имени выставлять не нужно, только букву «Т». Я не прячусь, но и выставлять себя напоказ перед толпой не хочу».

Сформулируем так: Тютчев был ярким представителем психологической лирики, как Достоевский – психологического романа. Тютчев живет в Душе, он углубляется в Душу, в аниму, психику природы и человека. Все внешнее, все наружное – задний план, расплывчатый фон, невнятное оправданье. Он не ремесленник, он Демиург, а потому он вне скульптурности обыкновенных описаний. В своей лиричности светотеней он сопоставим с пейзажистом Рембрандтом.

Тютчев – весь в оттенках нервичности, в спонтанности, переломах настроений. Если у Пушкина жизнь – это игра с « обозримыми предметами», зримыми, лепными, то для Тютчева – это игра « смыслами». Ему подходят слова А. Франса: Даже вечность мы рисуем каждый