Мироздания… неконченное дело | страница 27
Фет назвал Тютчева «поэтом мысли», а Лев Толстой – « глубоко настоящий – умный старик».
Однако, будучи в действительности человеком острого ума, Тютчев сомневался в мощи человеческой мысли, в ее безмерности.
По Тютчеву, человек – это «мыслящий тростник», который только ропщет. Жизнь осмысленного человека представлялась ему « как подстреленная птица, подняться хочет и не может». Мысль человека подобна фонтану, рвущемуся вверх, но какая —то «длань незримо – роковая» ниспровергает вниз. Как в легенде о «Летучем голландце» – пристать к берегу хочет, но не может. Он пишет:
Тютчев хочет постоянно проникать в бессознательное, туда, где «непонятные муки», но для него – «понятный сердцу язык». Он иррационален. Он не верит в слово, считая « мысль изреченная есть неправда, ложь».
Мыслящий человек – начало дисгармонирующее, он чужд все природе. Горестно восклицает поэт:
Он считает личность категорией драматической и страдающей, потому что она чужда по своей сути природной гармонии:
В мире все таинственно и все неисповедимо, человек не в силах сам сознательно расположить любовь природы, добиться признания среды:
И вместе с тем Тютчев парадоксально диалектичен. Он защищает человека, который не сдается, борется с роком, бессознательным, с темной стихией земли:
Он понимает, что отрицание мысли приводит к безумию. Его тезис – пусть мысль иногда слаба, но не безумьем же ее заменить, бессознательным. Одновременно с неприязнью к мысли он любить ее, любить мысль.
Сам он, по его выражению, жил, « у мысли стоя на часах». Не как охранник, а как сопровождающий экскорт:
Сотканный из противоречий, поэт неожиданно прославляет мысль и личность:
По Тютчеву, человек характерен тем, что мыслит, думает – « Рассеян, дик иль полон тайных дум…»
Он был одним из дерзновенных и острейших умов той эпохи – выдающейся, преобладающею стихией в Тютчеве была мысль.
Он выжил после апоплексического удара. Когда оправился, по словам Аксакова, « первым делом его… было ощупать свой ум. Жить для него означало мыслить, и с первым, еще слабым возвратом сил, его мысль задвигалась, заиграла и засверкала, как бы тешась своей живучестью».