— Браво, ваше превосходительство! Повоюем с японцем!
— Повоюем, господа! — Мищенко ловко спешивается. — Прошу господ командиров частей подойти для уточнения диспозиции. Не всех сразу, по очереди!.. — Голос генерала теряется в общем гомоне.
Эхо от хлопков далеких выстрелов меня уже почти не настораживает — за последние дни я успел свыкнуться с подобным и потому мирно покачиваюсь в такт Жанне. Несмотря на нарастающую пальбу, привычно думая о своем.
Все же меня многое удивляет в этом времени, и привыкнуть к некоторым моментам я не могу до сих пор. Действительно, представить, что огромному десятитысячному отряду возможно пройти по всему тылу противника? Если не считать небольшого деревенского гарнизона, не встретив никакого сопротивления? Подобное было невозможно уже в Великую Отечественную.
Подозреваю, что повсеместного разгильдяйства сполна хватает и в японской армии. Несмотря на всю якобы хваленую выучку и отзывы некоторых историков. Ошибочные, судя по тому, что наблюдаю здесь… Два часа назад отряд повернул на Мукден, к которому должен выйти сегодняшней ночью. Тем не менее японской армии нет как нет… Хотя осталось верст двадцать!
Привычный топот лошади посыльного от передовых нарушает общий ритм — так происходит всякий раз, когда дозорные натыкаются на хунхузов. Короткая перестрелка, после которой китайские бандюки быстро растворяются в ночи. Кажется, я начинаю ко всему привыкать…
Набег на Мукден уже не кажется чем-то страшным: вокруг меня собраны лучшие представители русской армии, возглавляемые лучшим военачальником этой войны. И даже предстоящее сегодняшней ночью сражение выглядит чем-то вполне безобидным, вроде атаки на деревню в самый первый день похода…
Отголоски далеких раскатов перебивают ружейную трескотню. Один, второй… Третий!
Адъютант генерала, поручик Соболев, с которым мы за последнее время немного сошлись, тревожно подымает голову:
— Артиллерия…
И тут же слышится голос Мищенко:
— Остановка! К бою товьсь… Сообщить по колонне! Артиллерию подтянуть!..
В возникшей суматохе ничего невозможно понять: раздаются чьи-то короткие приказы, топот копыт и непонятные крики. На меня из темноты едва не налетает кто-то. Выругавшись вполголоса, всадник пришпоривает лошадь, разъезжаясь со мной почти впритык.
Неожиданно слух улавливает непривычный звук. Напоминающий треск разрываемой ткани, причем где-то сверху, прямо над головой. Громкий крик ставит все на свои места:
— Шрапнель!..
