Мюриель действительно была здесь однажды по случаю, который предпочитала не вспоминать — тогда Шэдокс пыталась убедить ее поступить в университет.
Внезапное тепло гостиной почти причинило боль. Постепенно отогревающиеся ноги ломило, а прикосновение пламени, казалось, обвело контуром ее лицо. Машинально Мюриель сняла пальто и шарф и положила их на стул. С трудом стянула с себя перчатки. Руки окоченели и побелели от холода. Она засунула одну руку под мышку и крепко сжала, будто ожидая услышать, как она сломается. Ее руки болезненно ныли, Мюриель поняла, что готова снова заплакать. Она почувствовала, как слезы наполняют глаза. Что бы ни произошло, она не должна плакать в присутствии Шэдокс. Подойдя к окну, она хрипло откашлялась в носовой платок.
— Ну и денек! — воскликнула Нора. — Садись, Мюриель. Я думаю нам обеим необходимо, подкрепиться! Я заварю нам кофе. Извини, я покину тебя на минуту.
Мюриель продолжала стоять, вытирая лицо носовым платком и глядя на непрекращающийся снегопад. Снег заполнил воздух так, что отдельных снежинок не было видно; он напоминал огромное курчавое белое одеяло, которое медленно встряхивали за окном. Снова открылась дверь, и звякнул поставленный на стол кофейный поднос.
— Ты выглядишь как беженка, дитя мое! Садись, пожалуйста, и расскажи, как у тебя дела. Тебе следовало ответить на мое последнее письмо, не правда ли? Это было бы вежливо.
— Извините, — сказала Мюриель. Она вернулась к огню и села. — Но я была так подавлена с тех пор, как приехала в Лондон. — Ей не следовало говорить так. Это было как раз то, чего ожидала Шэдокс.
Нора минуту-другую молчала, изучая Мюриель, затем сказала:
— Думаю, тебе лучше рассказать мне обо всем. — Мюриель огляделась. Гостиная Шэдокс осталась точно такой же, как она ее помнила. Огонь пылал на каминной решетке, отбрасывая блики на большой каминный прибор с медными ручками. На каминной полке стояли белые фарфоровые чашки с элегантным цветочным узором. Белые деревянные книжные полки разместились в нишах. Книги Норы, все еще в суперобложках, казались такими же чистыми и аккуратными, как и ее фарфор. Цветистый мебельный ситец на стульях слегка поблек и приобрел приятный, как бы присыпанный пудрой оттенок. Превосходные репродукции современных французских художников висели на стенах. Обои были покрыты крошечными розочками. Мюриель с изумлением обнаружила, что вздохнула с облегчением.
Она посмотрела на Шэдокс. Та тоже не изменилась. Шэдокс никогда не менялась. Она выглядела точно так же, как все те годы, что Мюриель знала ее. Блестящие серебристо-серые прямые волосы обрамляли покрытое морщинами доброжелательное лицо ровного смуглого оттенка. Ее энергичный рот и проницательный, уверенный взгляд Мюриель когда-то не выносила. Доброта Шэдокс казалась ей сентиментальной и навязчивой, а уверенность — слепой верой в устаревшие ценности. Теперь у Мюриель возникло ощущение, что сама она внезапно постарела, а Нора в ее воображении оставалась спасительно простодушной.
