— Одно и то же, и ты знаешь это. Я — одна из проблем поколения. Я — одинокий волк, немного похожий на… как бишь его… этот парень у Достоевского? Я намерен приучить себя к безнравственности, выбросить старые условности из своего мира, так что когда у меня появляется возможность солгать, я делаю это. Ценности теперь относительные, нет абсолютных ценностей. А жизнь такая короткая. Да еще бомба! А в один прекрасный день ты можешь проснуться и обнаружить у себя какой-то бугорок, и аллегоп — это рак.
— Я знаю. Чего ты хочешь от жизни, Лео?
— Я хочу стать знаменитым, могущественным и богатым. Этого хочет каждый, но не у всех хватает наглости признаться. Моральные люди просто отсталые. Они пока себя не понимают.
— Может, ты и прав, — сказала Мюриель.
— Ты согласна, старушка? Давай станем вместе малолетними преступниками. По крайней мере, это какая-то социальная роль.
— Только я не думаю, что это имеет смысл — пытаться стать тем, что ты называешь безнравственным. Мне кажется, условности проникли глубже, чем ты себе представляешь.
— Ты хочешь сказать, что я поступаю в соответствии с моралью, но действую другими средствами? Что за ужасная мысль!
— Возможно. Что еще ты делаешь, тренируя себя в безнравственности?
— Я как раз собираюсь продемонстрировать.
— Что?
— Я хочу, чтобы ты одолжила мне денег.
Мюриель засмеялась:
— Полагаю, для того, чтобы ты потренировался не возвращать их назад!
Она повернулась и посмотрела на Лео. Лицо его стало розовым и влажным от тумана. «Кожаная» шапочка потемневших волос сделала его похожим на гонщика или юного гладиатора.
— У меня нет денег, — добавила она. — А сколько тебе нужно?
— Семьдесят пять фунтов.
— Ничем не могу помочь тебе. У меня нет ни гроша.
— Очень плохо. Но стоило попытаться, не правда ли? Ты могла оказаться чертовски богатой.
— А зачем тебе деньги?
— Видишь ли, это связано с девчонкой.
— Хмм. Может, тебе лучше что-нибудь украсть? Это было бы вполне безнравственно.
— Знаешь, я, пожалуй, так и сделаю. Я уже некоторое время ощущаю, что должен совершить какой-то поступок. В действительности я еще никогда не совершал поступка. А ты?
— Множество. А теперь, я думаю, нам лучше уйти.
Разговор, сначала позабавивший и развеселивший Мюриель, теперь стал угнетать ее. Возможно, потому, что стало еще темнее.
— Знаешь, я думаю, ты — чудо. Ты нечто совершенно особенное. Свободная женщина, свободная, как мужчина. Я буду твоим кавалером. Ты будешь ставить передо мной задачи. Как рыцари и дамы. Извини, что я наврал тебе.
