Кроме основного занятия была у милейшего Вениамина Вацлавовича ещё одна страсть. Он писал. Писал о том, что видел и слышал вокруг себя, не забывая добавить и фантазии. В результате ситцевые простыни превращались в шёлковые, мятые клиентские ассигнации — в полновесные золотые дублоны и цехины. Или ауреи, если автор принимался описывать разврат времён римских императоров.
Писатель гордился своей плодовитостью, на стене рабочего кабинета висел у него дагерротип, на коем хозяин заведения был запечатлён с изрядной стопой своих литературных трудов. Мечтой всей жизни было для него догнать по числу написанных романов одесскую конкурентку, писавшую под псевдонимом Мамаша Даша бесконечные истории про всяческие преступления и расследование оных. Соревнование господин Милославский проигрывал, подозревал конкурентку в нечестной игре и использовании чужого труда, но не сдавался.
— Нудно, уныло и однообразно, как обслуживание его шлюх, — отозвался в кругу друзей о работах Вениамина Вацлавовича всё тот же мичман Пустошкин.
Впрочем, был у почтенного автора и постоянный читатель, можно сказать, поклонник, на стол которого труды писателя доставлялись ежедневно. Артурский полицмейстер отчего-то почитал их докладами и любил полистать перед сном.
Во владения господина Милославского и устремился генерал Стессель в поисках утраченного душевного равновесия. Он не стал ломиться через центральный вход — к чему? У него, постоянного и уважаемого клиента, был ключ от боковой двери. Согласитесь, комендант крепости в компании гимназистов-старшекурсников, теснящихся в общей прихожей, смотрелся бы не слишком уместно. Какой-нибудь щелкопёр мог бы из такого пустяка и скандальчик раздуть на целый газетный разворот. Ни к чему это в сражающейся крепости, будет отвлекать защитников от дел важных и государственных.
По удобной, покрытой толстым ковром лестнице поднялся генерал в приёмную «не для всех», не чинясь, проследовал к столику с напитками, плеснул себе бокал шустовского и со счастливым вздохом опустился в мягкое кресло.
— Здравия желаю, господин генерал, — кивнул ему сидящий у другой стены мужчина и отсалютовал бокалом красного вина. — Нелёгкий денёк, нэ?
Вместо ответа Анатолий Михайлович бросил на столик фуражку и вытер лысину большим клетчатым носовым.
— Понимаю-понимаю, как не понять? Война, жена, наместник — вай, то есть, вах! И один на один тяжело, а они сразу, — собеседник покачал головой, достал из кармана черкески портсигар и протянул Стесселю:
