Я смотрел в его глаза, и мое каменное сердце плавилось от любви. Я увидел человека, который был поистине наполнен миром и покоем.
Он не проронил ни звука. Вернее, мы читали мысли друг друга, причем мгновенно.
Впервые я понял, что его отец третировал его так же, как он третировал свою семью. В моей голове пронеслись видения его страданий в детском возрасте, и мне была понятна его боль, потому что меня тоже жестоко били.
«Желание всех наказать так ничтожно!» — подумал я.
«Как и гнев, — сказал отец. — Гнев, как правило, вызван не каким-то событием. Он передается от отца к сыну. Если ты это поймешь, то сможешь остановить гнев, сможешь выбирать, сердиться ли тебе».
Я увидел своего деда. Дедушка был моложе и сильнее того, каким его запомнил я. Он тоже видел Бога. Его не смутило признание моего отца, что гнев передается в нашей семье по наследству. Он кивнул головой в знак согласия, и в этот момент мне стало понятно, что его жизнь тоже была полна боли. Я знал, что за его спиной тоже стоят предки, и каждого переполняет гнев их отцов. Я ощущал их незримое присутствие, понимал их и питал сочувствие к тому поколению, которое заразило гневом меня и отца.
Теперь я ощущал сочувствие своего отца.
«Не передавай гнев своим сыновьям», — попросил он.
Мой взгляд был смущенным. В его ответном взгляде были любовь и доброта. Как я перенял самое худшее от моего отца, так и он перенял самое худшее от своего. Эта мысль пронеслась в моей голове подобно молнии, и я увидел целую череду своих поступков, когда предпочел разгневаться, а не поступить разумно.
«Суждено ли мне вернуться к живым?» — спрашивал я себя. Если суждено, то надо сосредоточиться на любви. Я должен разорвать этот порочный круг гнева в моей семье!
Я посмотрел на отца. Беззвучно, не шевельнув губами, он произнес истину, которую я никогда не забуду. Очевидно, что эти слова исходили из Божественных сфер: «Мой сын, если ты не будешь обманывать себя, о тебе позаботятся Бог, Божественное и Вселенная».
Я вспоминаю его последний день. Это было двадцать лет назад, в Калифорнии, когда он лежал на смертном одре после операции на сердце. Он ловил ртом воздух, надеясь прожить чуть дольше. Ему кололи морфин, чтобы облегчить предсмертные страдания. Когда он умирал, я напоследок коснулся его ног.
Теперь я лицезрел его в загробной жизни — человека, примирившегося с самим собой, человека, понявшего универсальную истину: все сущее есть любовь. Он уводил меня от ада по туннелю, где на стенах виднелись лица из моего прошлого — не только моего недавнего прошлого, но и того, где не было еще меня, но были мой отец, отец моего отца, отец отца моего отца и так далее. Я проходил сквозь строй предков, которые радушно приглашали меня перейти с ними в другую реальность.
