Он вперил взгляд в ее лицо. Не содержат ли ее слова скрытого смысла? Кажется, нет. Она не знает, какую судьбу настоятельница уготовила для ее драгоценной Ники.
— Сестра, вы провели всю жизнь вдали от мирских искушений. Неужели и у вас есть секреты?
— И с Божьей помощью я их сохраню.
Размышляя над значением ее слов, Гаррен невольно позавидовал стойкости ее веры. Эта вера заключалась не в лицемерном оправлении обрядов, но жила глубоко в ее сердце. Бог не обманывал чаяний сестры Марии. По крайней мере, до сих пор. Если бы все церковники были такими, он и по сей день был бы в монастыре. И был бы счастлив отпустить туда Доминику.
— Вы назвали ее Никой, — произнес он, борясь с чувством вины за то, что ему предстояло сделать.
Сестра Мария изменилась в лице.
— Что вы сказали?
— Я спросил, почему вы называете ее Никой.
Она улыбнулась, и вокруг ее глаз собрались морщинки.
— Я знаю ее с самого рождения. Так она называла себя, когда училась говорить.
— С самого рождения? Но я думал… — Он осекся. Не стоит давать ей понять, что он обсуждал девушку с матерью Юлианой.
— Я сказала «с самого рождения»? Я имела в виду — с того дня, когда Господь поручил ее нашим заботам. — Слишком низенькая, чтобы достать до его плеча, она мягко потрепала его по руке. — А теперь Он препоручил ее вам.
Все. Довольно напоминаний о его грядущей подлости.
— Сестра, выходит, это не первое ваше паломничество?
— Четвертое. Я ходила в год Черной смерти, чтобы помолиться о душах, которые были на попечении старого графа. Правда, и граф, и сестра, которая сопровождала меня, тогда умерли. — Ее глаза затуманились скорбью. — Но остальных Блаженная Ларина уберегла. С тех пор мы ежегодно отправляем кого-нибудь поблагодарить ее за спасение. И еще раз я ходила в год избрания Папы Иннокентия.
— А третий?
Сестра Мария отвернулась и устремила взор в сторону кухни.
— Третий… очень давно. — Она взялась за посох, тяжело навалилась на него и сделала шаг. — А теперь, если позволите, мне нужно взять мои вещи.
Он посмотрел ей вслед. В каждом ее движении сквозила боль. Пусть она принимала паломничество и раньше, но раньше она была моложе.
— Сестра, — окликнул он ее, — можно попросить вас об одном одолжении?
— Меня? О каком же, дитя мое?
— Знаю, вы бы предпочли идти пешком наравне со всеми, но… — Но что? Какое оправдание сочинить, чтобы уговорить ее пожалеть свои больные ноги? — Но мой конь Рукко привык нести на себе седока. Идти порожним для него непросто. — Боевой конь и не заметит веса ее хрупкого тела, но ей об этом знать необязательно. — Кроме того, вы единственная бывали в этом путешествии раньше. Если вы поедете верхом, то сможете смотреть за дорогой и направлять нас.
